Тема, в которую буду периодически скидывать всю малую прозу, дабы на каждый рассказ отдельную не создавать.

Также есть пдф, где всё собрано: скачать
И fb2: скачать на мобилку

рассказы:

Не время разбрасывать камни

Не время разбрасывать камни

«Я, на свою беду, бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и
затосковать навеки. А пока - ты со мной, и я с тобой.
С ума можно сойти от счастья.»
Е.Шварц «Обыкновенное чудо»

Вас нет…

Вы есть. Вы тут, рядом со мной. Ты идешь, слегка придерживая меня за руку, а она бежит чуть впереди. Маленькие, жиденькие хвостики первых волос смешно подпрыгивают при каждом шаге. Парк пахнет мокрой травой и солнцем. Где-то вдалеке звонкие крики отдыхающих мешаются с редкими хлопками: это крохотные сферы волейбольных мячей врезаются в счастливую поверхность земного шара. По воде скользят катера и водные мотоциклы. Я чувствую на языке приторный вкус сладкой ваты, и его приторность постепенно растекается по всему телу, заполняя меня от кончиков пальцев на ногах до зрачков, уже там плавно превращаясь в твою улыбку, в её улыбку… в улыбку. Гравий тропинки скрипит под ногами. Облака скользят медленно, затекая друг в друга, меняя формы, вырисовывая живые, почти человеческие фигуры и лица. Как хорошо снова видеть их. Как хорошо снова слышать человеческий голос.
- Пааапочка, возьми!
На открытой ладошке маленький камушек. Ничего в нем нет особенного, но она подобрала именно его и протягивает мне. Я улыбаюсь, благодарю и зажимаю обретённое сокровище в кулаке. В листве назойливо щебечут птицы. Воздух кажется слишком прозрачным, чтобы им можно было дышать. Ты смеёшься. А я любуюсь тобой. Ты смеёшься долго. Минуту, пять минут, неделю, годы, десятилетия. А я любуюсь.
Но вдали, там, где небольшая роща портит безупречный горизонт, чудится какое-то движение. Пространство между кронами деревьев, которое должно бы быть заполнено гладким голубым небом, темнеет и обретает форму беспокойно шевелящейся птичьей головы.
-Ой, боююююсь! - она кричит наигранно и даже весело, как и должен кричать ребёнок, толком ещё не знающий, что такое настоящее чувство страха, кричит и прячется сзади меня. Я хочу проводить её взглядом, но не могу.
Ты тоже перестаёшь смеяться. Ты перестаёшь существовать.
Тонкие стволы деревьев в роще, которая теперь уже гораздо ближе, чем горизонт, превращаются в когтистые лапы, кроны становятся огромными, холодно блестящими крыльями и несут тёмную, шевелящуюся массу на меня. Слышен хриплый, дребезжащий грай. Слишком громкий, слишком ощутимый, чтобы быть здесь.

Действие наркотика кончилось. Я открыл глаза и реальность резко ворвалась внутрь, не оставляя никаких надежд на то, что именно она – моё настоящее. Часы на стене показывали 0:20:14. Это не минуты и секунды. Это годы. Значит я проспал без малого шестьдесят лет. В прошлый раз было восемьдесят. С каждым разом раствор действует всё хуже. Нужно увеличивать дозу. Кряхтя я поднялся с кресла и посмотрел на капельницу. Странно. На дне бледно-бирюзовой стеклянной колбы ещё виднелась пара капелек. Их испарений должно было хватить, чтобы поддерживать состояние опьянения еще пару лет. Но сна нет.
Что-то меня разбудило…но что? Рухнуло очередное здание? Или метеоритный дождь прошил почву поблизости? Прогнозы обещали, что в этой части планеты должно быть спокойно ещё минимум лет триста. Да и не мог такой шум поднять меня. Слишком привычный, слишком природный.
Я подошёл к тесно затворенным ставням и, уперевшись кулаком в одну из них, резко дернул ручку второй на себя. Грязный пластик поддался не сразу, пара журнальных листов, приклеенных к гладкой поверхности, соскользнула вниз, унося вмести с собой фигурки веселящихся и энергичных людей. Такими картинками я обклеивал все стены каждой своей кельи. Не знаю зачем, наверно, чтобы помнить, какие они… люди. Наконец окно открылось.
Пейзаж не изменился. Он постарел за 60 лет, подряхлел и исхудал, но был всё тем же. Угрюмым, необъятным и невыносимо пустым. Разрушение, перешедшее в свою заключительную стадию. То, что осталось от корпусов некогда прочных вековых домов, то, что осталось от арматуры оград и фонарных столбов, то, что осталось от костей. И ничего живого. Умерло всё. Каждое семя, каждая живая клетка, каждая бактерия. Я был единственным, кто продолжал своё существование. Глупое стечение обстоятельств, подобное, возможно, тому, которое привело к возникновению жизни на этой планете, теперь неожиданно наградило бессмертием и оставило здесь, на мёртвой, пустынной планете, одного представителя того вида, который когда-то считал себя венцом природы. Терновым венцом.
Пейзаж не изменился. Он не менялся уже очень давно. Независимо от времени года, времени суток и того места на земле, с которого я за ним наблюдал. Я потратил тысячу лет, чтобы объехать, облететь, обойти и облазать всю планету, но не нашел на ней ничего живого. Везде меня встречала одна и та же унылая картина. Кошмарный пейзаж пост мортем. Отвратительная пустота.
Отчаяние нарастало, и моя левая рука сжалась сильнее, а правая сама захлопнула створку, скинув на пол ещё несколько нелепых фигур из далёкого прошлого. И в этом дребезжащем хлопке оконных рам я вдруг различил отчётливый и режущий слух звук, который заставил меня на мгновенье вернутся в сегодняшний сон. Огромная темная тень снова вырвалась из-за горизонта и поглотила всё сознание. Но она была воображаемой. А грай… её грай был настоящим. Карканье. Хриплое, вибрирующее карканье. Я слышал его ясно и чётко.
Я опять распахнул окно и, почти полностью перекинувшись через подоконник, начал всматриваться в окружающее пространство. Мой взгляд бешено метался по земле и стенам, по камням и стеклам. От напряжения картинка перед зрачками задрожала. А, может, это уже тряслось всё моё тело.
- Каррр! - прогремело снова бессмысленное восклицание. И я увидел его. Там, метрах в двухстах, в пустой глазнице окна, которое из-за покосившейся стены поменяло свою форму с квадрата на ромб, сидела чёрная птица. Живая чёрная птица. Огромный ворон. Из-за расстояния я едва мог различить его очертания, но, сейчас, когда я, как завороженный, смотрел на это чудо, мне казалось, что он точно также смотрит в ответ… прямо в глаза.
---
Все произошло неожиданно и быстро. Будто кто-то просто нажал на кнопку. Возможно, и правда, нажал. Не знаю. Понять истинную причину произошедшего мне так и не удалось. Не хватило ни знаний, ни желания, ни любопытства.
Город жил своей обычной суматохой. Автомобили перепрыгивали из пробки в пробку, люди спешно сновали по магазинам, роботы продавали кофе и газировку. Я вымотанный и довольный ехал из редакции. Статья была сдана, видеоматериалы собраны, беготня закончилась. Глобальное разоблачение изобретателя «эликсира молодости», подкрепленное многочисленными авторитетными мнениями его коллег по цеху, собранными опытными данными и, в конце концов, испытаниями на «собственной шкуре» грозило стать жемчужиной номера. Движок автомобиля ровно журчал, навигатор уверенно прокладывал знакомый маршрут, по радио опять болтали о международном кризисе. Я потянулся к магнитоле и переключил на музыкальную станцию. Примитивные ритмы и бессмысленные тексты отечественной попсы подействовали очищающе. Мозг начал потихоньку отключаться, а глаза слипались. «Я буду любить тебя вечнааа, будет наша любовь бессссссцццтцттццц…» - жиденький тенорок из динамиков вдруг оборвался сменившись непонятным цоканьем и щелчками. Затем вещание пропало совсем. И свет погас.
Когда я очнулся, мир вокруг меня вращался и ходил ходуном, пред глазами плавно проплывали из стороны в сторону очертания полуразрушенных домов и перевёрнутых, искорёженных машин. Всё пространство вокруг было покрыто слоем или пыли, или серого пепла. На поверхности дороги то тут, то там виднелось то, что я поначалу принял за разноразмерные свертки материи или мешки. На самом деле, это были остатки человеческих тел, изуродованные и тоже полностью засыпанные пеплом. Я не лежал в своей машине или где-то рядом с ней, я плёлся куда-то вперёд, покачиваясь и хромая. Из бедра моей правой ноги торчала металлическая пластина шириной сантиметров в пять и длиной в двадцать. Казалось, что она просто вросла внутрь. Боли не было. Просто мешала двигаться. Спустя десять минут бессмысленного брожения, я наконец понял, что иду к дому. По каким-то непонятным ориентирам мне удавалось узнавать в этих развороченных, а иногда раскрошенных домах знакомые здания, и инстинкт упрямо тянул меня к жилищу. Там жена и дочь. Наверно, волнуются. Вот они удивятся, когда узнают, что я выжил. Но маршрут подходил к концу, а развалины не кончались. За каждым новым поворотом меня встречал всё тот же катастрофический пейзаж. Наш район был разрушен, разрушен точно также, как тот, из которого я пришёл. Некому было ждать меня, некому было удивляться моей живучести, кроме меня самого. Мой дом превратился в груду камней, металла и … мёртвой плоти.
Прошло несколько дней прежде, чем осознание произошедшего полностью овладело мной. До этого я просто бесцельно бродил по руинам, перетаскивал камни с места на место, прикладывался ухом к завалам, пытаясь услышать какие-то звуки. Выживших не было. Как и спасателей, которые должны были бы уже прилететь сюда, в центр катастрофы, чтобы попытаться найти хоть кого-то. Через неделю я обнаружил, что большинство технических устройств, которые несильно пострадали от разрушений до сих пор работают. Неокончательно разряженные телефоны включались, хотя гудков естественно не было, радиоприемники тоже шуршали, не находя в эфире ничего кроме белого шума. Даже автомобили заводились, и ими можно было управлять вручную. Примерно тогда же, я понял, что в моем собственном организме произошли какие-то необъяснимые изменения. Я ничего не ел, но и не испытывал никакого чувства голода, моя кожа, которая сразу после произошедшего казалась жутко обгоревшей и в некоторых местах полностью исчезнувшей, за пару дней восстановилась до нормального состояния. Кроме того, я почти не чувствовал боли. Ценой немалых усилий мне удалось вынуть железяку, застрявшую в ноге, но при этом я ощутил лишь небольшое покалывание в поврежденной области. А образовавшаяся после этого рана затянулась за несколько часов. Фактически, я стал супергероем из какого-то нелепого комикса. Только вот спасать, кроме себя, мне было некого.
Я нашел машину, которая пострадала не так сильно, как остальные, залил полный бак бензина (некоторые заправки тоже работали) и поехал прочь, подальше от места, которое было мне родным, в надежде, что где-то разрушения все же закончатся. Надежда не умирала долго, но когда наконец умерла, я открыл для себя обратную, тёмную сторону неуязвимости. Я не мог покончить с собой. Ни пули, ни яды, ни падения с огромной высоты не брали меня. В лучшем случае, все заканчивалось отключкой на пару часов и болью, сравнимой с болью от обычных бытовых ушибов. Не больше. Яды, впрочем, дали хоть какой-то положительный эффект. Самые сильные из них, усыпляли меня на время. Я мог видеть сны, мог забыться. После таких наркотических снов под действием веществ, дозировка которых могла бы уложить в могилы роту солдат, ко мне, в первое время, возвращалась надежда. Тогда я продолжал поиски. Верил, что на планете осталось хоть одно живое существо помимо меня. Обследовал Землю рьяно и методично. Пытался разобраться в причинах своего бессмертия, чтобы найти подобных. Пару раз даже возвращался на место лаборатории того самого профессора, который ввел в меня «эликсир молодости», который по уверениям всех «авторитетных» окружающих был лишь слегка модифицированным, стандартным энергетиком, в большей степени даже вредным, чем полезным. Поднимал картотеки пациентов, ездил по их адресам. Но не находил ничего, никаких следов деятельности кого-либо, жившего после катастрофы. И отчаяние возвращалось. Я находил укромное место, брал специально сооруженную для этого огромную капельницу, которая должна была подпитывать мой наркоз длительное время, ложился в кресло, доставал из кармана тот самый камешек со своей последней прогулки с родными, который чудом сохранился в моих джинсах, смотрел на него, гладил и наконец засыпал. На годы. На десятилетия. Просыпаясь, в последнее время, только для того, чтобы обновить запасы наркотика.
До тех пор, пока меня не разбудил крик птицы.
---
«Я не один! Каррр … Каррр» - странные мысли бурлили в моём сознании всё то время, пока я, не спуская глаз с птицы, выбирался из своего убежища и, спотыкаясь, бежал в её направлении. Мне хотелось бросится на это невероятное создание, обхватить его, прижать к груди и расцеловать. Из моих уже давно пересохших глаз катились огромные слёзы, впервые за века, слёзы счастья. Ворон, однако, явно не разделял таких теплых чувств. Птица смотрела настороженно и немного пятилась назад, внутрь дома. Скорее всего, вид другого живого существа, был для неё уже давно забыт, а инстинкты несомненно сигнализировали обо мне, как о потенциальной опасности. Между мной и пернатым существом оставалось примерно метров пятнадцать, когда ворон резко взмахнул крыльями и промчавшись над моей головой исчез за ближайшим зданием. Как умалишённый, я развернулся и бросился следом.
Какое-то время мы играли в «догонялки». Птица перелетала со здания на здание, из окна в окно, а человек сновал между развалинами, пытаясь не упустить её из виду. В тот момент я даже пожалел о том, что мои проклятые «суперспособности» ограничились только неуязвимостью, а не умением летать или бегать на запредельных скоростях. В вороне явно боролись два чувства: любопытство и страх. Первое потихоньку одерживало победу, и он подпускал меня всё ближе и ближе с каждым разом. Но, естественно, до расстояния контакта было ещё далеко. Наконец он успокоился, угнездившись на обломке стены, метра в четыре высотой. Она была гладкая, без каких-либо зацепок и выступов, так что я никакими силами не мог подобраться к нему и просто сел внизу, облокотившись спиной о камни. Я смотрел вверх, а оттуда меня внимательно изучали два черных, бездонных глаза. Что задумывала эта маленькая, резко покачивавшаяся из стороны в сторону голова: пыталась ли найти какое-то объяснение появившемуся перед ней феномену, или же, просто прикидывала, куда лучше нанести первый удар клювом, резко спикировав вниз, мне было всё равно. В первый раз за долгие годы мои мысли были заняты чем-то новым, хоть сколько-то отвлеченным от постоянного перемалывания внутри себя произошедшей катастрофы и её последствий.
Так прошло несколько часов. Птица постепенно осмелела, спустилась со своего «насеста» и принялась бродить по земле, деловито выковыривая из-под разбросанного мусора мелкие камешки и глотая их. Я был уверен, что ничего хоть мало-мальски съестного она найти здесь не могла, да и, судя по тому, что была до сих пор жива, не нуждалась ни в какой подпитке, но, видимо, старинный инстинкт всё ещё владел ею и требовал ощущения постоянно набитого зоба. Когда-то давно мне тоже, несмотря на полное отсутствие голода, хотелось чем-то заполнить свой, оказавшийся бесполезным желудок, но я так и не смог найти на этой планете ни грамма удобоваримой пищи. Вся органика либо была уничтожена, либо превратилась в плавно крошащиеся окаменелости.
Расхрабрившийся ворон лишь изредка бросал в мою сторону свой взгляд, однако я явно чувствовал, что это хождение поблизости, имело в большей степени показательный характер. Сам я почти не двигался. Торопиться был некуда. Просто видеть живое движение было для меня удовольствием.
Сеанс нашего общения прервала гроза. Несколько молний сверкнуло на горизонте. Гром надорвал висевшую в воздухе тишину, а обрушившийся следом град огромных капель окончательно уничтожил её остатки. Дождь на нынешней земле был совсем не таким, как на прежней. С неба лилась не простая дождевая вода, а довольно едкая, бурая кислота. Капли её были плотными, тяжелыми и плохо впитывались. Остававшиеся на почве лужицы больше походили на кровавые подтеки. Ворон недовольно фыркнул, расправил свои крылья, на которых шипели и дымились адские капли, и, взмыв в воздух, направился к ближайшему зданию с сохранившейся крышей. Для него, как и для меня, это природное явление было привычным. От туловища птицы отделилось несколько жестоко выжженных перьев. Повинуясь неведомому желанию, я резко вскочил, в два прыжка преодолел требовавшееся расстояние и, схватив их, бросился в своё собственное укрытие, пытаясь по пути стряхнуть с перьев остатки разъедавшей их жидкости. Моя кожа тоже изрядно пострадала от кислоты, но начала заживать сразу, как только я оказался в закрытом помещении. Я аккуратно разгладил свою добычу и бережно положил в левый карман. По крайней мере, теперь, если мне никогда больше не доведётся увидеть чёрную птицу, я смогу достать их и убедиться в том, что это был не сон, что где-то здесь есть ещё одна живая душа…
Страхи оказались напрасными. Как только дождь прекратился, я выглянул в окно и увидел своего знакомого, всё также ковырявшегося в грязи между развалин. Он тоже заметил меня, но былого испуга уже не демонстрировал. Стадия первого знакомства плавно перешла в стадию привыкания.
А дальше были дни взаимного контроля. Он смотрел, что делаю я, я наблюдал за ним. Мы практически не теряли визуальный контакт, лишь изредка прячась от капризов погоды в свои убежища. Это может казаться странным, но когда имеешь в своем распоряжении целую планету и бесконечность времени, занятие, которое наскучило бы простому человеку за пару часов, может стать для тебя развлечением на долгие недели. Особенно, когда это занятие - наблюдение за уникальным феноменом, жизнью другого существа.
Постепенно ворон стал мне другом. Я, почти разучившийся за годы молчания говорить, подолгу беседовал с ним, рассказывал о былой жизни, даже пытался демонстрировать что-то, разыгрывать сценки из прошлого, естественно, делая это всё в большей степени для себя, чем для него. Ощущение того, что эти чёрные, зоркие глаза, постоянно пристально следят за мной, наполняло все мои кривляния смыслом, наполняло смыслом мою давно утратившую всякую цель, бесконечную, бесполезную жизнь. Иногда дистанция между нами сокращалась до минимума, но всё же птица инстинктивно держала ухо в остро, и шанса дотронутся так и не давала. Я довольствовался и этим. Даже был рад, хоть и гнал всячески от себя мысль, что все происходящее может быть лишь галлюцинацией свихнувшегося от одиночества мозга. В те минуты я начал снова ощущать вкус жизни. Моё бодрствование, раньше длившееся не больше нескольких часов, которые я тратил на заполнение капельницы новой порцией наркотика, теперь продлилось необычайно долго, и прерывать его совсем не хотелось…
Но мёртвая планета не терпит на себе веселья.
Всё кончилось одним холодным утром. Я тогда снова разоткровенничался перед птицей и мне захотелось поделиться самым ярким и последним из своих воспоминаний о том, человеческом веке. Это был рассказ о той самой прогулке. О них: о женщине и девочке, которые когда-то были моей семьей, а ныне жили лишь в памяти. Чувства, порожденные моими же собственными словами нахлынули на меня. Я полез в правый карман, извлёк оттуда своё «сокровище» и показал птице. На раскрытой ладони лежал маленький, гладкий, ничем не примечательный камушек.
- Вот он. Смотри! – я сделал шаг вперед, наступив на старый кусок кирпича. Опора треснула под весом, нога поехала, и на какое-то мгновение я потерял равновесие. Этого мига хватило, чтобы камушек выскользнул из руки и полетел в сторону. Я ещё не успел понять, что произошло, а ворон уже сорвался со своего места, черной бурей налетел на «сокровище» и ловким движением клюва подхватил его. Пара взмахов крыльями, и он уже был на недосягаемой высоте. Поняв, что оцепеневший человек не станет за ней гнаться, птица замедлилась и опустилась на ближайшие развалины.
- Отдай! – прошептал я внезапно онемевшим ртом и сделал несколько шагов вперед. Ворон отвернулся и отлетел ещё дальше. Только недавно отступившее отчаяние снова накатило на меня и сдавило всем своим весом. Я чувствовал себя так будто лишился какой-то части тела, конечности или органа.
- Отдай же… - настойчиво шептал я и на ватных ногах плёлся следом, но ворон отскакивал всё дальше и дальше.
И тогда страх сменился ненавистью. Я схватил первый попавшийся под руку камень и, издав бешеный вопль, запустил его в птицу. Затем ещё и ещё. Снаряды просвистели рядом с вороном, но не задели его, а лишь вынудили отлететь еще дальше и выше. Он сидел на самом верху неприступной, отвесной стены и с любопытством и презрением смотрел вниз.
Некоторое время я просто глядел на него, пытаясь хоть немного разобраться в своих чувствах и осознать происходящее, а потом пришло решение, страшное, но единственно возможное, все объяснив и предопределив.
Моё убежище не зря было таким прочным и легко обеспечивало мне защиту долгие годы одиночества. Когда-то давно оно было одним из зданий военного склада и на его подземных этажах до сих пор стояли бесчисленные ящики с разнообразным оружием. Обживая эту территорию, я хорошо изучил и даже, вспоминая свои армейские годы, опробовал некоторое их содержимое. А теперь точно знал куда идти и что брать…
Ворон смотрел прямо на меня, и хотя нас разделяло серьезное расстояние, я чётко видел каждый фрагмент его густого оперения, каждый солнечный блик в его холодных глазах. Клюв был закрыт, свою добычу он упустить не мог и уже давно проглотил. Оптический прицел не подводил, даже спустя две тысячи лет. Я выдохнул и нажал на спуск. Грянул выстрел, птица нелепо взмахнула крыльями и рухнула вниз. Отбросив винтовку, я взял со стола заранее заготовленный нож и вышел на улицу. Эхо от выстрела будто бы не хотело покидать этот мир и неожиданно переросло в раскаты грома. Снова начиналась гроза. Струи горячей кислоты хлестали почву и безжизненные руины. Когда я подошел, они уже добрались до ворона и методично пожирали его плоть. Я вынул нож, разрезал птичий зоб и запустил в него руку. В ладони оказалась целая горсть камушков разного размера и формы. Но свой я узнал сразу, аккуратно спрятал его в карман, и пошел прочь.
В убежище меня поджидали старое кресло и заготовленная капельница, полная яда. Я откинулся на удобную спинку, уверенным движением присоединил иголку и достал камушек. Было пугающе тихо. Гроза кончилась также неожиданно, как и началась. Пока пальцы медленно скользили по привычной гладкой поверхности, глаза начали слипаться, а тишина вокруг превращалась из оглушающей в звенящую. Она звенела всё громче и громче, пока это тонкое дребезжание не превратилось в журчащий, чарующий смех. Твой смех. Её смех. Ваш смех.
Окно всё ещё было открыто, тучи развалились на группки мелких облаков, и там вдалеке, под неприступной отвесной стеной чудилось какое-то движение. Огромная черная птица сначала неуверенно поднялась и распрямилась, потом раскинула свои мощные крылья с новым блестящим оперением, огляделась, и, резко оттолкнувшись, полетела вдаль, к горизонту.
Чтобы больше никогда не вернуться.

Один и Два

Он врывается в кабинет без стука, радостно крича:
- Папа, смотри, что я нашёл!
Мне приходится резко захлопнуть ноутбук и, сердито сдвинув брови, посмотреть на него строгим взглядом: «Сколько раз я говорил тебе, не заходить сюда, не постучавшись?»
- Прости, пап… - ни на лице, ни в голосе, разумеется, нет никакого раскаяния, на губах играет всё та же озорная улыбка. В правой руке - большой сиреневый бутон. И он протягивает его мне, - смотри!
- Очень красиво, - я беру цветок и внимательно осматриваю, скорее напоказ, чем из собственного интереса, - что-то южноафриканское, - говорю с умным видом и наугад, зная, что эти слова всё равно ничего не скажут мальчугану.
- Ой, - радостное выражение его лица резко сменяется испугом и удивлением. Приоткрыв рот, он смотрит широкими от страха глазами куда-то в область моего носа и тихо лепечет, - что с тобой?
Я подношу руку к ноздрям и чувствую что-то тёплое и липкое. На моих пальцах кровь.
- Ничего, ничего. Это мелочи. Такое бывает, - пытаюсь выдумать какое-то правдоподобное объяснение, но и мысли, и голос прерывает тяжелый, захлёбывающийся кашель.
Сиреневый бутон падает на пол. На глазах у мальчугана появляются слёзы. Кое-как переборов приступ, я поднимаюсь, обнимаю его рукой, не запачканной в крови, пряча вторую за спину, и максимально спокойным и весёлым голосом шепчу на эхо:
- Всё в порядке. Не переживай. Я просто… не выспался… Какой замечательный цветок ты нашёл. Ну-ка сбегай, покажи его сестрёнке, уверен она будет в восторге.
Некоторое время он серьёзно и пытливо смотрит мне в глаза, потом улыбается, и подхватив цветок, несётся к выходу.
- Одѝн, - окликаю я его в самом дверном проёме, - скажи Два, чтобы она зашла ко мне через пол часика, мне нужно ей кое-что показать.
Дождавшись, когда мальчуган скроется из виду, я выхожу в садик, и наконец прокашливаюсь. На этот раз уже все мои ладони покрыты маленькими красными капельками.
Воздух тут удивительно свеж и чист. Генераторы пока работают идеально. Атмосфера очищается, нужная температура и влажность поддерживается. Купол исправно блокирует радиационные лучи. Но это только пока. Я стар и больше не могу в одиночку обеспечивать систему достаточным количеством топлива. Запасы истощаются, а механизмы ветшают. Скоро оно иссякнет. Обучать детей поддержанию купола в рабочем состоянии нет никакого смысла. Слава богу им это и не нужно. И так ещё со стольким количеством трудностей предстоит столкнуться. Мы потратили столько усилий на то, чтобы подготовить их к экстремальным внешним условиям, не для того чтобы держать в тепличных условиях всю жизнь. Но теперь неизвестно, что случится раньше: болезнь доконает меня, или система отключится. В любом случае необходимо торопиться. Я слишком долго оттягивал этот момент. Дальнейшее промедление будет опасным.
Я возвращаюсь обратно в кабинет и приступаю к реализации своего плана. Открываю ноутбук и загружаю давно подготовленный файл в интерфейс прямого обмена. Затем отсоединяю многочисленные провода и шлейфы, которые тянутся из комнаты управления (под всем куполом доступ к электросети есть только там. Так я могу держать систему под строгим контролем и избежать несчастных случаев или поломок-из-любопытства. Даже имея дело с совершенными детьми нужно помнить, что они – дети). Затем перевожу ноутбук в спящий режим и уношу в комнату управления. Комната имеет круглую форму и под завязку набита всякой электроникой. С потолка посередине свисает огромное количество разной длины и толщины кабелей. Все вместе они напоминают толстое, обвитое многочисленными лианами дерево. Тут же, среди лиан висит и светится мягким голубым огнем интерфейс прямого обмена. Свечение говорит о том, что он уже готов к работе. Столб проводов окружен маленькими столиками, которые заставлены мониторами, системными блоками и ноутбуками. На один из таких столиков я помещаю свой ноутбук и направляюсь обратно в кабинет. Собираю все оставшиеся там провода и, аккуратно смотав, уношу их, как бы случайно забывая один, толстый с серебристой оплёткой. Он так и остаётся лежать одним концом на столе, а другим уходя в комнату управления. Автоматическая дверь, которая должна намертво закрыться за мной после того, как я покину комнату управления, и может быть открыта только с помощью специального чипа, обнаруживает на своём пути препятствие и снова раздвигается. Но я уже вышел из кабинета и поднимаюсь наверх, на второй этаж. Оттуда сквозь небольшое окошко в потолке, можно видеть всё, что происходит.
Я жду прихода Два и вспоминаю, как всё начиналось.

Я назвал их просто: Одѝн и Два. Одѝн – мальчик, Два – девочка. Идеальная пара совершенных существ, плод почти полувекового труда. Они лежали, свернувшись калачиком, в своих инкубаторах и ждали лишь одного, моей команды, чтобы начать свою самостоятельную жизнь, которая должна была стать первым шагом к возрождению великой цивилизации, в старые времена заселявшей всю планету. Когда мы только начинали работать над их созданием, нас было пятьдесят три. Теперь остался я один. Мало кто тогда верил, что что-то удастся возродить, но мы всё равно работали, все от мала до велика, пытаясь внести свой вклад в творение. Потому что это было единственной надеждой, единственной целью, единственным поводом, который давал нам хоть какие-то силы для продолжения существования. Удивительный парадокс, когда нас было девять миллиардов, любой рано или поздно задавался вопросом, в чём смысл жизни, и почти никто не находил ответа, но стоило разрушительной ядерной катастрофе сократить население планеты до нескольких десятков, и решение пришло само собой. Смыслом жизни стало выживание, как личное, так и общее, как вида.
Оказалось, наша цивилизация, несмотря на громкие заявления, была совсем не готова к катастрофе. Все бункеры, убежища, укрытия были спроектированы в большей степени напоказ, а не для реальной защиты от опасности. Как будто никто не верил в то, что беда действительно может прийти. А она пришла. И те, кому удалось спастись были лишь жалкими счастливчиками, которых оставило в живых невероятное стечение обстоятельств, странная и непонятная игра фортуны. Нас было пятьдесят три. Напуганные, жалкие, не осознающие до конца того, что произошло, существа разных возрастов, вероисповеданий и национальностей. Те, кому повезло дважды. Сначала удалось выжить, а потом найти друг друга. Долгий и мучительный процесс. Мне самому было тогда лишь десять лет. Я прожил шесть месяцев в бетонном подземелье, которое до этого не уберегло от смертельной опасности миллионы моих соотечественников. Я проводил дни, слоняясь среди куч бездыханных тел, выискивая себе хоть какие-то развлечения. Провианта там была достаточно, и умереть я мог только от отчаяния. Технологии, к счастью перенесли катастрофу куда легче, чем биологические виды. Кое-как работала даже всемирная сеть, заполоненная теперь сплошь виртуальными призраками. Именно с её помощью меня и нашла поисковая группа, которой руководил инженер-кораблестроитель из города, находившегося в тридцати тысячах километров. Кроме него в поисковой группе на тот момент был всего один выживший. Его он отыскал чуть раньше. И хотя на поверхности планеты буйствовала ядерная зима, и выход туда был равносилен смерти, им удалось из подручных материалов соорудить аппарат для более-менее безопасного передвижения между подземельями. Потом мы постепенно нашли остальных.
Но настоящим прорывом стало обнаружение Купола. Огромное сооружение посреди пустыни, предназначавшееся когда-то для имитирования погодных условий, царящих на других планетах, с целью подготовки астронавтов, стало нам новым домом. Мы настроили оборудование на атмосферу, максимально приближенную к родной, и стали потихоньку возрождать привычный быт. Ещё одной удачей было то, что среди нас оказался биоинженер и генетик. Специалист, по-настоящему гениальный. Ему удалось из уцелевших образцов вырастить и развести достаточное количество растений и животных. Запасы пищи можно было пополнять. По сути, нами был создан оазис живой природы на мёртвой планете.
Но с продолжением собственного рода дело обстояло хуже. Почти все пережившие катастрофу оказались безнадёжно больны и неспособны к воспроизведению потомства. Мужчин было значительно больше женщин. Кроме того, мы быстро старели и понимали, что поддерживать функционирование Купола вечно не сможем. Он и так работал практически полностью на старых запасах. Для сохранения цивилизации было необходимо приспосабливаться. Тогда и родилась идея о создании нового вида. Наших потомков, которые будут более устойчивы к ужасным условиям, обрушившимся на нашу планету. И мы начали работу.
Тогда нас было пятьдесят три. В конце остался я один. Не лучший кандидат на то, чтобы руководить зарождением нового мира. Я помню, как боялся тогда, открывая инкубаторы, как хотел всё бросить - всё равно ничего не получится! – как тряслись мои руки, когда я вынимал трубки из их маленьких ротиков… а потом… Один заплакал, и к нему следом присоединилась Два. И плач новорожденных – звук, который никто не слышал на этой планете уже около восьмидесяти лет – разбудил меня. Я стал отцом.

Но нам суждено расстаться. Расстаться так, как не должны расставаться родители с детьми. Увы, я не могу поступить иначе. Мой план примитивен и эгоистичен, глупо оправдывать его. Я просто не хочу, чтобы они видели мою смерть. Дряхлому, умудренному сединами старику, который должен выглядеть для них эталоном разума и опыта, не хватает духу, как не хватало всё это время на то, чтобы рассказать всю правду. Я надеялся дождаться, по крайней мере, их совершеннолетия. Может быть, дать им родить детей, чтобы проверить всё ли в порядке, а потом уже подготовить и выпустить на волю. Безрассудная самонадеянность! Если никто в мире, кроме тебя, не знает о существовании смерти, это не значит, что она отложит свой приход. И вот, как нерадивый родитель, боящийся поговорить с подрастающим ребёнком о половой жизни, подсовывает, как бы случайно, ему под нос обучающую книгу, я подсовываю своим детям источник информации куда более объемной и пугающей. Далеко не только о продолжении рода узнают они сегодня.
На счастье, природа сжалилась над нами. Зима прошла, и климат за пределами Купола стал гораздо мягче, чем был даже двадцать лет назад. Ещё до рождения Детей мы начали проводить эксперименты и выпускать различных животных, немного модифицированных нашим биоинженером, на волю, и многие из них выжили и даже давали здоровое потомство. Конечно, внешний климат всё ещё был смертельно опасен для меня, но для Одина и Два, которых специально подготавливали для куда более серьезных условий, он практически безвреден, и скоро это предстоит проверить.
Я выбрал Два, как первое звено в своем плане, по нескольким причинам. Во-первых, из-за её природного любопытства. Она куда легче попадётся на наживку, чем доверчивый, но строго следующий всем правилам Один. Но это - не главная причина. Куда важнее то, что её психика более гибка, а значит и более подготовлена к таким потрясениям. Приняв удар на себя первой, она также сможет хоть минимально, но подготовить к шоку своего брата. Я называю их братом и сестрой по привычке, на самом деле родство между ними минимальное. Есть и ещё один значимый фактор. Один прощает куда быстрее, чем сестра. А им предстоит, как я надеюсь, провести бок о бок всю оставшуюся жизнь. Затаённые обиды тут будут совсем лишними.
Всё это я проворачивал в голове раз за разом и проворачиваю даже сейчас, когда всё решено, и худенький силуэт Два уже появился на горизонте. Она идёт по тропинке, слегка подпрыгивая, волосы растрёпаны, в руке венок, сплетенный из одуванчиков. Дверь кабинета приоткрыта, девочка заходит внутрь и окликает меня. Я молчу. Она, пританцовывая, проходится по кабинету, садится на мое рабочее кресло, прокручивается на нём два полных оборота и застывает. Действо начинается. Два замечает штекер, одиноко лежащий на столе. Полукруглая головка с двумя торчащими, стальными клыками, блестящие глазки соединительных винтов. Её взгляд следует за плавными изгибами сверкающего стальной чешуёй провода, лежащего на полу, и утыкается в открытую дверь комнаты управления. Сомнения длятся недолго. Пара мгновений, и она уже на цыпочках подходит ко входу и заглядывает внутрь.
- Пап, - тихо, скорее даже стараясь, чтобы никто не услышал, произносит девочка и, не дожидаясь ответа, прокрадывается внутрь. Запрет заходить в эту комнату был, пожалуй, единственным действительно строгим запретом, который я когда-либо ставил Детям, и поэтому восторг и страх переполняют сейчас хрупкое тело Два. На фоне огромной связки проводов, свисающих с потолка посреди комнаты она выглядит совсем маленькой и жалкой. Она дрожит. На какой-то миг, мне кажется, что страх сейчас возьмёт своё, и девочка сдастся и убежит прочь от жуткого чудовища с миллиардом щупалец, разрушая все мои планы. Но нет. Любопытство оказывается сильнее. Уж больно красив и загадочен новый объект любопытства. Среди сплетений проводов висит и призывно мерцает голубым огнём небольшой гладкий шар. Два уже видела его раньше. Несколько раз я позволял ей «случайно» подсмотреть за мной, и теперь она точно знает, что нужно с ним делать. Девочка берёт шар в обе ладони и аккуратно подносит ко лбу.
Новый приступ кашля сотрясает моё тело. Мне приходится отодвинуться от своего окошка подальше, чтобы не быть услышанным. Когда я возвращаюсь, комната управления уже пуста. Только интерфейс прямого ввода покачивается на своём проводе. Два убежала. Но я уверен, что очень скоро она вернётся. Нужно собраться с силами. Моя роль не так велика, но потребует максимальной правдоподобности.
Минут через пятнадцать они возвращаются вдвоём. Один – недоумевающий, но всё ещё весёлый, Два – серьёзная и сосредоточенная. Она буквально затаскивает брата в кабинет и подводит к двери. На пороге запретной комнаты Один пытается оказать сопротивление, но в конце концов поддаётся. Уж слишком сестра напориста и сурова. Она протягивает шар мальчишке и громко командует:
- Приложи ко лбу.
Один испуганно оглядывается, пытаясь найти хоть что-то, что может остановить его, но ничего не находит и подчиняется.
Дело сделано.
Я встаю и спускаюсь вниз. Сердце моё колотиться, как молот, а лицо наливается кровью. Я использую это своё состояние, чтобы имитировать гнев…
Они смотрят уже совсем другими глазами, не детскими. Они очень многое теперь знают, вряд ли понимают, но знают точно. Поэтому мои озлобленные крики, мои наигранные, дёрганные жесты, не пугают их так, как могли бы.
- Воооон! – почти хриплю я, моя дрожащая рука указывает на шлюз в стене комнаты управления. Шлюз ведёт за пределы Купола, и Дети знают об этом. Первым реагирует Один. Он теперь – мужчина, глава семьи, первый человек. Он берёт Два за руку и ведёт её за собой. Шлюз открывается и выпускает их.
Там, снаружи, гроза, жуткий, хлещущий дождь, одна капля которого может убить меня, сверкающие молнии и оглушающий гром. Но они не обращают внимания, они просто уходят прочь, в новую жизнь новых людей на обновлённой планете. Прогнанные жестоким отцом за непослушание. А жестокий отец падает на колени и заливается кашлем. Кровавые капли падают на кристально белый, чистый пол комнаты управления. Но у меня есть ещё одно дело.
Я поднимаюсь и подхожу к огромному коробу, висящему на стене. Открываю его и начинаю один за другим выключать расположенные внутри рубильники, постепенно выводя из строя все системы жизнеобеспечения Купола. Отключается подача воздуха, последний раз дергаются и замолкают вентиляторы отопительной системы, гаснут щиты, защищающие от радиации… Увядают растения, умирают животные и насекомые. Последний приступ кашля охватывает моё лёгкие и разрывает их. Я сделал всё, что мог.

Непервый опыт

Непервый опыт

Триптих

История повторяется дважды: первый раз в виде
трагедии, второй — в виде фарса.
(Г.Гегель)

1.
Генеральный прокуратор с раздражением выключил теле модуль и уставился на темную поверхность три дэ панели, которая теперь плавно возвращалась в гладкое состояние. Голова его гудела, лицо сделалось пунцовым, а в ушах до сих пор звенели противным рефреном слова диктора: "На этих кадрах вы можете наблюдать, как человек, подозрительно похожий на генерального прокуратора Объединенной Республики Юлия Малюту, проводит время в обществе дам сомнительных моральных качеств в одном из термальных клубов МЕГАПОЛИСА."
Телефон, не знавший ни минуты покоя, начиная с сегодняшнего утра, снова завибрировал.
Малюта посмотрел на экран, нажал кнопку ответа и, не дожидаясь слов собеседника, рявкнул в трубку: "Это был не я!!!" Этими словами он приветствовал почти каждого, с кем у него хватило духу сегодня разговаривать. Даже если они звонили уже не первый раз.
"Разумеется," - удивительно спокойно ответил секретарь, - "я в этом уверен, однако всем нам придется постараться, чтобы доказать это широким массам. Мои специалисты проанализировали запись и пришли к четкому выводу, что заснятый там человек внешне полная ваша копия. Мы уже сталкивались с попытками дискредитации с помощью двойников, но тогда это были довольно топорные работы, основанные исключительно на существующих публичных записях. Выявить подлог не составляло труда. Здесь же явно использованы данные полного сканирования тела. Я вынужден вас спросить, делали ли вы когда-нибудь подобное сканирование, и у кого могли остаться его результаты."
"Рррр," - зарычал взбешенный прокуратор, - "не делал я ничего, не могли результаты сохраниться. Ищи другие варианты!"
Он бросил трубку и вцепился обеими руками в голову.
"Не может быть, не может быть!" - прошипел он, - "я же сам всё проверил! Они бы не посмели! Или..."
Неожиданная мысль заставила его подскочить и резко начать собираться. Юлий был твердо уверен, что люди в «Центре продвинутого копирования» не могли его ослушаться, но вот были ли это люди?
Телефон снова завибрировал, на это раз высветив опротивевшее за годы совместной жизни фото жены. Малюта сбросил вызов, схватил со столика ключи и выскользнул через заднюю дверь офиса как раз в тот самый момент, когда главная дверь распахнулась и на пороге оказалась всклокоченная и разъяренная супруга генерального прокуратора.

То, что жена покинула их имение в поисках "изменника"-мужа, было на руку Юлию, который как раз намеревался попасть в свой домашний кабинет. Посторонние глаза и, уж тем более, крики явно бы ему помешали.
Прокуратор вошел в свой просторный кабинет, расположенный в соседней со спальней комнате и сразу же направился к книжному шкафу. В строго определённой последовательности он дотронулся до корешков нескольких книг, и шкаф плавно откатился в сторону, открыв в стене небольшой проход. Проход вёл в маленькое тускло освещенное помещение, единственным элементом обстановки которого была небольшая кабинка с матовыми стёклами, напоминавшая обтекаемую, футуристическую телефонную будку. Юлий приложил ладонь к сканеру, висевшему рядом с кабинкой, и её дверь медленно распахнулась. Из тёмной стальной коробки на прокуратора смотрел неподвижным стеклянным взглядом его полный двойник, облачённый в шёлковую полосатую пижаму. Малюта обхватил того за голову и провёл пальцем по затылку. Там, под слоем волос находился ещё один, незаметный на ощупь сканер отпечатков. Касание мгновенно активировало клона. Глаза "человека, подозрительно похожего на генерального прокуратора» ожили, а рот сложился в улыбку.
- Доброе утро, хозяин! - произнёс двойник тихим, мягким голосом.
- Ну привет, скотина, - интонации Юлия были полностью противоположными, - расскажи-ка мне, где ты был позавчера ночью. И не вздумай врать!
- Вы же знаете, что я не запрограммирован, чтобы лгать вам, - сказал двойник, всё также улыбаясь. Отвечать он не торопился.
- Я жду!
- Позавчера ночью я был в термальном клубе "Парадиз Т".
- О господи! - Малюта всплеснул руками и, пошатываясь, заходил по комнате, - ты чёртов секс-двойник, созданный, чтобы удовлетворять мою жену, если этой мегере вдруг приспичит заняться любовью. Какого хрена ты потащился к шлюхам?
- Вы абсолютно правы, я - секс-двойник, и, естественно, у меня есть свои потребности, которые нужно удовлетворять. При ваших с женой отношениях, она уже давным-давно не хочет с вами никакого физического контакта, а значит и со мной. Приходиться искать другие пути...
Прокуратор почувствовал, что у него подкашиваются ноги, прислонился к стене и сполз на пол. Он зажмурился и закрыл лицо руками. Перед глазами, словно на пороге смерти, проносилась вся его жизнь. Все маленькие ступеньки упорного труда, безжалостных интриг и смертельного риска. Все летело к чертям. Его карьера была окончена. Расскажи он правду или нет, его образ был безвозвратно испорчен.
Двойник опустился на корточки, похлопал хозяина по плечу и всё тем же излишне "сексуальным" голосом проговорил:
"Вы очень напряжены хозяин, вам нужно расслабиться. Я знаю прекрасное место неподалёку. Там вы забудете обо всех невзгодах!".


2.
«Девятое ноября, Полик. Запомни это число. Сегодня ты станешь настоящим мужиком. Первый опыт. И не где-то там, с наивной дурочкой, а в самих Содоме и Гоморре! Много кто такому позавидует!" - Юрис Кустов многозначительно помахал в воздухе космофоном, на гигантском экране которого горела знаменательная дата. Они сидели в уютных пассажирских креслах астрокатера, который только что покинул атмосферу планеты.
"Гони, Митрий!" - крикнул Юрис пилоту,- "тут дальше уже рукой подать. Да ты не робей, Полик. Знаю, что у тебя там религия, все дела. Но такой шанс упускать нельзя. Только увидишь, сразу все поймешь!" - И он начал красочно и подробно описывать все достоинства жриц любви, встреча с которыми ожидала их.
Поликарпу было противно и стыдно. Он сидел, не глядя на соседа, и до боли в пальцах сжимал лежавший в кармане брелок - маленький, блестящий ромбик - символ его веры. Воспитанный по строгим религиозным канонам, он только пару месяцев назад вырвался из привычного круга общения, и почти сразу попал в "дурную" компанию. И вот теперь космический корабль нес его вперёд, навстречу с одним из смертных грехов, на встречу с тысячами воплощений этого греха. Но идиот-сластолюбец Кустов даже подозревать не мог насколько сильна может быть вера. Никакие сочные филейные части не могли сдвинуть её с основ.
Содом и Гоммора - два огромных орбитальных публичных дома - были любимым местом времяпрепровождения всех офисных работников и мелких служащих планеты. Горбатившиеся всю неделю за мизерную зарплату, лишенные права на заведение семей и вообще любые контакты с противоположным полом, они каждые выходные приезжали сюда, в зону, свободную от морали, и спускали все свои сбережения. Бывали здесь и такие студенты, как Юрис, Поликарп и Митрий, но для них такое путешествие было настоящей роскошью.
«Вот они, вот они!» - заголосил Юлис, будто ребёнок, увидавший любимые игрушки, как только очертания гигантских кораблей-близнецов появились в зоне видимости. Не прошло и полминуты, как они уже могли различить бесчисленные неоновые вывески, сплошным пёстрым ковром, покрывавшие обшивку звёздных публичных домов. Впрочем, если учитывать содержание надписей, было бы корректней сравнить эти полотна с обычным давно не крашенным забором.
«Замедляйся немного, там с другой стороны много парковочных зон», - скомандовал Юрис, поднявшись с кресла и нависнув над Митрием.
«Пора!» - подумал Поликарп. Он вскочил с места, в два шага оказался перед местом пилота и выхватил из-за пазухи бластер.
«Рукиии!» - крик, пожалуй, оказался слишком громким для столь малого пространства корабля. Митрий и Юрис смотрели ошарашенно и даже не дёрнулись.
- Я сказал, поднимите руки и отойдите от пульта управления!
- Ты чего это, Полик? Рехнулся? – Кустов пытался натянуто улыбаться, видимо надеясь, что всё происходящее – шутка.
- Быстро! В багажное отделение! Оба.
Пилот и пассажир медленно поднялись и зашагали в хвост катера. Поликарп захлопнул и заблокировал дверь, а затем уселся в кресло пилота. Его губы машинально твердили текст с детства заученной молитвы. В своих действиях он не сомневался.
«Зря вы позвали меня с собой. Грех не одолеет меня. Я уничтожу его. И всех, кто в нём погряз!»
Поликарп до упора выжал ручку акселератора и вперил свой взгляд в стремительно приближавшиеся окна «обиталища разврата».
Помощник главного бухгалтера Адриан Шурупов решил устроить себе праздник. Сняв со своего счёта в банке всю выручку за последние три месяца, он отправился на Гоморру, заказал себе шикарный номер с панорамной крышей и лучшую, элитную «жрицу любви» в комплекте со всеми услугами. И вот, лёжа на мягчайших подушках и зачарованно наблюдая, как ритмично колышется непомерных размеров грудь Антуанетты Изощренной, он уже был готов достигнуть пика наслаждения, как вдруг его внимание привлекло нечто, на огромной скорости приближавшееся к его дороженному номеру прямо из глубин космоса.
- Что за…? – только и успел прошептать Шурупов. В следующее мгновение нечто превратилось в космический катер, а ещё через миг всё пространство вокруг наполнилось безумием звуков. Зазвенело стекло, заскрежетала сталь, завыл стремительно покидавший комнату воздух, завизжала сирена. Ветер сорвал с Адриана одеяло вместе с так и не успевшей ничего понять проституткой и безжалостно выкинул их в пустоту. Самого бухгалтера тоже подхватило и вытянуло в струнку. Спасли лишь наручники, соединявшие его запястье со спинкой кровати.
А потом всё прекратилось.
«Разгерметизация ликвидирована. Защитный экран установлен» - бездушно констатировал голос из динамиков, обычно объявлявший лишь скупые: «Ваше время истекает через десять минут».
Дверь багажного отсека астрокатера, который лежал на боку, уткнувшись носом в стену комнаты, откинулась, и два человека, матерясь, выползли наружу. Очертания ещё одного были видны сквозь потрескавшееся стекло кабины. Он осоловело крутил головой и шевелил губами.
- Ну и дебилище же ты, Полик! - ругнулся Кустов и плюнул на пол, - Все живы? – обратился он к Шурупову.
- Ш..ш..ш, - только и смог выдавить из себя Адриан.
- Шлюха что ли? Ну это не страшно. Их на заводе пачками штампуют.

3.
Тайный лидер Повстанцев Орбис Алеманский вышел из конспиративной квартиры в трущобном районе Мегаполиса и внимательно оглядел улицу. Привычка, которая осталась у него ещё с тех времен, когда он был рядовым шпионом, только что внедрённым в госаппарат врага. Однако на этот раз он смотрел на окружающий мир иначе. Он знал, что этот мир доживает последние свои деньки. Завтра начнётся Восстание, которое перевернёт всё. Изменит жизнь каждого в этом городе, в этой республике, на всей планете. Они готовились очень долго, и на это раз не проиграют. Завтра тиран будет свергнут. И всё это благодаря ему, Орбису, тому единственному, кто никогда не сдавался. Без него планам сопротивления было бы не суждено сбыться. Но он здесь, он жив, и он практически неуязвим. Сила переполняла мощное тело политика, казалось, он был готов уже сейчас броситься на противника и вцепиться тому в глотку. Однако терпение и беспрекословное соблюдение плана – вот путь к успеху. Нужно было немного расслабиться. Освежиться перед последним боем.
Алеманский сел в свой шикарный, спортивный автомобиль и нажал на газ. Машина взревела и понеслась вперёд по улицам, по знакомому маршруту. Скорости Орбис не боялся. Ведь с ним всегда была его «депутатская неприкосновенность» - специальное индивидуальное защитное поле, которое постоянно анализировало все опасности, могущие возникнуть извне, и предотвращало их за доли секунды. Даже воткнись он сейчас на четырёхстах километрах в час в стену, поле бы сохранило его целым и невредимым и само извлекло из покорёженной машины. В Республике очень трепетно относились к тем, кто управлял государством, «лучшие мозги» государства должны находиться под самой тщательной охраной. Чудо-модуль встраивался подзащитным прямо в мозг, операцию проводили лучшие хирурги через носоглотку. Отключить его можно было только с помощью специального хитроизонутого ключа, вводившегося в ноздрю. Но Алеманский никогда защиту не выключал, даже в обстановке абсолютно безопасной и комфортной. Даже когда был абсолютно обнажён и находился в постели с женщиной.
Не отключил он защиту и сегодня, когда нежные, загорелые руки Алисии обхватили его за шею и потянули за собой на кружевные простыни. Молодое, горячее тело - идеальное совместное творение природы и пластической хирургии. Её изгибы были совершенны, её движения безупречны и отточены.
Орбис не был сторонником естественности. Напротив, он считал, что прогресс должен затрагивать все области жизни и мир чувственных удовольствий не в последнюю очередь. Поэтому его женщина, каждая его женщина, всегда была максимально модифицирована, улучшена. Глаза и губы увеличены, талия уменьшена, ноги удлинены, груди доведены до идеальных размеров, а иногда (не в случае с Алисией) даже умножены в количестве. И эти изменения должны происходить постоянно, привносить каждый раз что-то новое, какую-то изюминку.
- Твой язык, - сказал Орбис, одеваясь после трёхчасового безумного секса.
- Что мой язык?
- Он стал ещё длиннее.
-Ты заметил. Я рада, - прошептала Алисия и сладко потянулась, - у тебя есть время? Проводи меня до дома.
Орбис встречался с любовницей на специально снятой для этого квартире, в центре. Алисия могла бы жить там постоянно, но предпочитала оставаться у родителей. Она была ещё совсем девчонкой.
Они вышли на улицу и пошли прогулочным шагом по набережной. Автомобиль Алеманского включил автоуправление и плавно покатился следом, держась на приличном расстоянии.
Светало. Воздух был свеж, прозрачен и, казалось, немного вибрировал, будто он тоже знал, что сегодня должно было случиться что-то особенное, важное. Алисия выглядела ещё красивее, чем обычно. Где-то на полпути к дому, она неожиданно остановилась, прижала Орбиса к себе и впилась в его губы своими губами. Страстно и нежно. И неожиданно.
Её ловкий, удлинённый язык проник в рот политика. Потом вдруг скользнул куда в горло и… оказался в носоглотке.
Мгновение, и электронный внутренний голос выдал извещение: «Защита отключена!».
В ту же секунда девушка отскочила от Орбиса и резко толкнула его в грудь. Из рассветного неба вниз спикировал маленький летательный аппарат. Дуло сверкнуло в приоткрытом окне и три выстрела прорезали грудь Алеманского. Политик упал на колени, удивленно выдохнул и рухнул лицом в асфальт.
На мгновение Алиса отвернулась и её взгляд наткнулся на отражение в зеркальной витрине соседнего магазина. Стекло было идеально ровным, но тем не менее, фигура, застывшая на нём, выглядела неестественной и искаженной. Большие кукольные глаза, раздутые губы, маленький, будто выточенный носик, заострённые уши. Вряд ли что-то в этом образе напоминало ту скромную девчушку, которая двадцать пять лет назад поступила в институт госбезопасности.0 Тогда она не знала, что перестраивать себя придётся не только изнутри, но и снаружи. Зрелище было отвратительным. Но ради блага отечества и здоровья Лидера она была готова и не на такое. Алиса вновь посмотрела на жалкое тело Алеманского, поднесла свои удлинённые пальцы к щекам и неистово заверещала:
«Убиииилииии!!!»
Восстание не состоялось.

Про ворона просто потрясно!!!

Добавлено через 23 минуты 31 секунду

Антуанетты изощрённой

-Цитата от Alai Oli

Про ворона просто потрясно!!!

Спасибо.
Это первый после долгого перерыва был.

Добавлено через 5 дней 6 часов 39 минут

чисто дабы потешить своё эго,или напртив погнобить его за то, что давно ничего не пишет:

http://eurocon2015.org/ru/contest/some-news-about-book-w...mpetition/

Добавлено через 5 дней 6 часов 41 минуту

Платформа Святопетровское

Платформа Святопетровское

Когда поезд начал сбавлять ход, я заметил, что на замедляющийся стук колёс накладывается ещё один ритмичный отрывистый звук. Это билось моё сердце, и чем ближе состав приближался к одиноко стоящей посреди леса платформе, тем сильнее оно колотилось.
«Святопетровское!» - гнусаво прохрипел голос в динамиках. Я вскочил, сдёрнул с полки свой багаж и заспешил к выходу. Пассажиров в вагоне было немного, и все они остались равнодушно, даже не глядя в окна, сидеть на местах, будто подчёркивая своим бездействием, в какую жуткую глушь нас завезла электричка. Тамбур тоже пустовал. Двери открылись и я, затаив дыхание, вышел на перрон. Почему-то я надеялся, что как только сойду с поезда, ступлю на твёрдую землю, вдохну воздух этого места, наваждение пройдёт, кошмар минует, и всё возвратиться на круги своя. Но нет. Состав отъехал и быстро превратился в точку на горизонте, а мир не менялся. Он был всё также реален и непоколебим. Пустынная платформа окруженная с двух сторон деревьями, покосившееся станционное здание, и лишь небольшое подобие асфальтовой дороги, уводящее вглубь лесного массива. Я вытащил из кармана смартфон и проверил данные на GPS-Навигаторе. Пятьдесят девять градусов пятьдесят шесть минут северной широты и тридцать градусов восемнадцать минут восточной долготы. Всё верно.
- Этого не может быть… – уже наверное в тысячный раз за последние два дня прошептал я. Но нужно было что-то предпринимать. Я выбрал в настройках навигатора пункт «Домой», и аппарат быстро проложил мне путь по маленьким дорожкам, едва различимым на карте. Всего пара километров. Станция располагалась весьма удобно. Я закинул сумку на плечо и двинулся в путь. Полоска леса оказалась небольшой и вскоре дорога расширилась, а по сторонам, то тут, то там стали появляться деревенские домики. Вид они имели весьма удручающий. Сплошь деревянные и старые. Некоторые казались вообще заброшенными. Чтобы отвлечься от печальной картины, я стал ещё раз прокручивать в голове всё, что произошло со за последние сутки.
Всё началось на вокзале. Точнее, впервые ярко проявило себя именно на вокзале. Какие-то мелочи старались привлечь моё внимание ещё с утра во время путешествия по загруженным московским улицам на такси, но, сосредоточенный на работе, я не придавал им значения. Шок наступил позже, когда на привычную просьбу: «Дайте билет на ближайший Сапсан до Петербурга», кассирша удивленно посмотрела на меня и переспросила: «Куда?»
- В Санкт-Петербург! – отчётливо повторил я. Но это не возымело никакого действия.
- Простите, но в этой кассе мы продаём билеты только на станции российских железных дорог, - вежливо ответила девушка, а потом обернулась к своей коллеге в соседнем окне, - Лен, а Санкт-Петербург это где?
Соседка пожала плечами.
- Санкт-Петербург, Северная Столица, Ленинград, - не понимая, что происходит, попытался объяснить я. Но кассирша только недоумённо покачала головой.
- Как так? Это же Ленинградский вокзал! Вы разыгрываете меня что ли?
- Молодой человек, это Новгородский вокзал, - произнесла она тоном родителя, отчитывающего ребёнка.
Лишившись на мгновение дара речи, я начал потерянно оглядываться, пытаясь найти поддержку в окружающих людях. Но вместо этого получил только неодобрение.
- Вы будете покупать билет или шутки шутить собрались? - язвительно спросила пожилая дама, стоявшая за мной в очереди.
- Укуренный что ли? - добавил чей-то молодой голос.
Всё ещё озираясь, я отошёл от окошка. И тут мой взгляд упал на рекламный плакат, изображавший карту России, на которой некая фирма разместила домики, символизирующие наличие их представительств по всей стране. В Петербурге представительства не было. Более того, на карте не было самого Петербурга. Ни солидного кружочка, ни красивой надписи. В дельте Невы виднелось лишь несколько маленьких кружков, к которым даже названия не подписали. Всё ещё надеясь списать это на чей то розыгрыш, я полез за смартфоном и открыл в браузере карту России. Но и там моего родного города не существовало.
Полдня я провёл как в тумане, просто слоняясь по вокзалу, то спрашивая у случайных людей не знают ли они, как добраться до Санкт-Петербурга, то остервенело щипля себя, пытаясь поскорее проснуться. Кошмар не уходил. Окончательно меня добил собственный паспорт. Открыв его, я обнаружил, что прописан в селе Святопетровское, на улице Достоевского. Согласно карте это село находилось как раз там, где должен был быть центр Петербурга.
По мере моего приближения к улице Достоевского, дома вокруг становились всё опрятнее и новее. Однако они по-прежнему оставались всего лишь деревенскими избами. Стали попадаться и люди. Один бородатый мужик, сидевший на крыльце своего дома, даже помахал рукой, увидав меня. Я ответил натянутой улыбкой и поспешил дальше.
Метка «Пункт назначения» на экране смартфона приближалась всё ближе и ближе, но местность вокруг оставалась незнакомой. Да, координаты оказались прежними, но никакого пятиэтажного дома сталинской постройки тут, разумеется, не было и быть не могло. Зато стоял маленький, опрятный домик с собственным садиком и колодцем. Рядом с колодцем, спиной ко мне копошилась пожилая женщина в чёрном отрёпанном ватнике и шерстяном платке.
Я перегнулся через ограду: «Эм… Простите!»
Женщина обернулась. Её лицо расплылось в улыбке и я, с огромным удивлением, узнал в ней свою мать.
Спустя десять минут я уже сидел в доме, за столом и обедал, а мои родители суетились радостные вокруг и задавали разные вопросы про работу и жизнь в городе. Точнее это были не мои родители, а деревенские жители, очень похожие на моих родителей. Интеллигентные инженер и преподавательница младших классов пенсионного возраста превратились в простых деда и бабу, которые всю жизнь прожили в глубинке, вели домашнее хозяйство и никуда дальше районного центра не выезжали. Про работу мою они, однако, были осведомлены очень хорошо. Как оказалось, я по-прежнему был журналистом, занимающимся в основном вопросами экологии и природопользования. Хоть тут была определенность. Мне жутко хотелось в свою очередь задать им кучу вопросов, но подступаться нужно было с осторожностью.
- Родители, - начал я (назвать их «папа и мама» почему-то не повернулся язык), - а вам что-то говорит название Санкт-Петербург?
- Нет, сынок, - ответила женщина, похожая на мою мать, - а что ты туда в командировку едешь?
- Это в Голландии небось какой-нибудь… – сумничал старик. Мой отец, тот отец, которого я помнил, иногда в шутку пародировал разных людей. Изображая сельского жителя он говорил с точно такими же интонациями. Только теперь это была не игра.
- Скоро Митька из школы придёт. Он-то знает, он отличник у нас.
Митька, точнее Дима, как мы всегда его называли, это мой брат, который младше на семнадцать лет. Он, тот, кого обычно обзывают «ботаником». Хорошо учится, увлекается компьютерами и фантастикой.

- Ты, Андрюшенька, устал же с дороги-то. Пойди в свою комнату, отдохни немного, поспи, - обняла меня за плечи старушка и поцеловала в затылок.
Дом изнутри был очень похож на квартиру моих родителей в Петербурге. Поэтому я легко сориентировался и нашёл свой угол. Совпадения в расстановке мебели, книг и документов продолжились и в самой комнате. Я воспользовался этим, чтобы выяснить хоть что-то о своей «непетербургской» личности. Диплом и школьный аттестат рассказали историю о человеке, который учился в московском, а не в петербургском университете и закончил не лицей, а обычную сельскую школу, расположенную неподалеку. В альбомах с фотографиями было множество разных лиц, как знакомых, так и совершенно неизвестных. Набор книг почти полностью копировал тот, что был в моей настоящей комнате. Пробежавшись взглядом по корешкам, я остановился на полном собрании сочинений Пушкина и вытащил первый том. Там, помимо ранних сочинений поэта был также перечень всех произведений, вошедших в собрание. Но и здесь тоже не находилось никаких упоминаний Петербурга. Все стихи, как-то затрагивающие Северную Столицу, либо пропали, либо были видоизменены. Поэма «Медный всадник» исчезла, а строфы из «Евгения Онегина» выглядели, как издевательство:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Москвы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель…

Где-то через час после обеда пришёл Дима. Он приветствовал меня довольно холодно и, быстро перекусив, пошёл в свою комнату. Сельский быт видимо несильно повлиял на наши отношения. Здесь они тоже были натянутыми. В первую очередь это происходило из-за того, что он был ярым сторонником технического прогресса, а я часто осуждал чрезмерное употребление техники в своих статьях. Однако сегодня мне просто необходимо было с ним поговорить.
- Димка, ты что-нибудь знаешь про Санкт-Петербург? – спросил я, пока брат загружал компьютер и усаживался перед монитором, готовясь погрузиться в виртуальную реальность.
- Конечно, - без тени сомнения ответил он. Моё сердце замерло.
- И что же?
- Это город в Америке, в котором родился Том Сойер.
Разочарование…
- Я про другой… Я про российский Санкт-Петербург.
- Нееет, такого не знаю. Хотя у нас как только деревни не называют. Даже Парижи есть.
- Тот Петербург – это не деревня. Это город. Прекрасный город. Город дворцов, огромных проспектов, фонтанов. Каналов и рек. Город… - я почуствовал, что вот-вот заплачу, как ребёнок, и замолчал.
- Ну такого не знаю. У нас такого нет. Это в какой-то параллельной России, - Митя уже нацепил наушники на шею и загружал какую-то игру.
- В параллельной? – уцепился я за его мысль, - а что нужно, чтоб в эту параллельную Россию попасть? Это ж по твоей части.
- Ну ты брат, даёшь! Это тебе к физикам надо идти, да и те не скажут. Наука этот вопрос пока не решила, - он хотел отвернуться, но, видимо, я слишком пристально и жалостливо на него смотрел.
- Ну или к бабке Нюре сходи. Она ж колдунья. Знакома с тонкими мирами и переходами.
- К какой бабке Нюре?
- А то ты не знаешь. На окраине живёт. В доме с козлом вместо коня, - и он надел наушники, взмахом руки показав, что аудиенция закончена.

Спал я плохо. Мне снился Медный всадник. Тот самый, которого не оказалось в собрании трудов Александра Сергеевича. Только в отличие от пушкинского Евгения, я не убегал от него, а напротив гонялся по узким улочкам Святопетровского за Петром на каменном скакуне. Он то уходил прочь, перескакивая через ограды и целые дома, то появлялся снова, будто дразня меня. В руках император держал какой-то свиток, и я точно знал, что должен догнать всадника, забрать этот свиток и сжечь.
Когда сон оборвался, уже светало. С постели было видно окно. На улице лежал густой туман, и в его непроглядной густоте, в самой дали что-то поблёскивало. Я пригляделся и тут же спрыгнул с кровати, как ошпаренный. Это был шпиль. Шпиль Адмиралтейства. Точно также его можно было увидеть из окна моего дома в Петербурге. Но я находился не дома. Это точно. И тем не менее, шпиль был.
Я выскочил из комнаты и, набегу напялив куртку, помчался на улицу. Я бежал, едва разбирая дорогу, перескакивая через овраги и перелезая через заборы. Только вперед, к тонкому, позолоченному маяку. Он горел в тумане, играл в лучах восходящего солнца. Он был единственной надеждой. И вдруг он пропал. Я даже не понял, когда это произошло. Просто оказалось, что я уже бегу просто так. В неизвестном направлении, без ориентира. Я остановился и огляделся.
Слева, на краю дороги, стоял маленький покосившийся дом. Всё в нём было обыденно и просто, только на крыше, на стыке, где обычно располагается конёк, была приделана фигурка козла. Я подошёл к дому и постучался. Внутри зашевелились, кто-то пошаркал по полу и дверь отворилась. Щурясь от рассветного солнца, на меня смотрела немолодая женщина с чёрными-чёрными глазами и такими же волосами.
- Андрюшка,ты что ли?
Я узнал её. Она довольно часто мелькала в телевизоре в том, параллельном мире. Участвовала в каком-то шоу экстрасенсов. Здесь, у неё явно тоже был свой бизнес, но не столь публичный и удачный.
- Или не ты? – она приблизило своё лицо максимально близко к моему, - Андрюшка, да не тот… Ну заходи, раз пришёл. Рассказывай.
И, сидя за маленьким шатким столиком, на котором были расставлены баночки с разными порошками и листиками, я рассказал бабе Нюре всё. Она слушала внимательно и изредка недовольно дёргала веками, превращая чёрные круги своих зрачков в тонюсенькие полоски.
- И за что он тебя так? – спросила Нюра, когда я закончил рассказ.
- Кто он?
- Город твой. Петербург.
- Не понимаю…
- Ну это же не человек тебя прогнал, человек на такое неспособен. Это город тебя прогнал. Значит, было за что. Что за свиток у всадника?
Я понимал, о чём она говорила. Я сам уже знал разгадку. Просто не хотел верить в неё. Даже несмотря на всю происходившую со мной мистику, это казалось такой глупостью, мелочью. Пришлось сознаться.
- Я… Я провёл исследование. Изучал экологическую обстановку в нашем районе, в этом районе. Наводил исторические справки. И пришёл к неутешительному выводу. Экосистема в районе дельты Невы, та, на которой стоит… стоял… стоит Петербург, очень сильно повреждена. Разрушена. Строительство города нанесло огромный ущерб природе. Я написал об этом статью и сделал вывод… Глупый вывод, жестокий вывод…
- Значит свиток надо сжечь? - перебила меня колдунья.
- Наверно. Только его нет. Он там, в Петербурге. Статью издал «Петербургский Эковестник».
Она встала, взяла что-то с полки и протянула мне. Лист бумаги и ручку.
- Пиши! Всё, как было пиши. Слово в слово. Только помни. Город всё равно тебя не простит. Вернёт, но не простит. Ты должен быть на всё готов.
- Я готов.
- Тогда пиши.
Прошло около часа, прежде, чем я поставил точку. Я пытался вспомнить всё из той злополучной статьи. Особенно точно и детально я восстановил в памяти и скопировал последнее предложение:
«И несмотря на то, что я очень люблю свой родной город, что я восхищаюсь его прекрасной архитектурой, его атмосферой, его жителями, я вынужден сказать, что для природы, для экологии, для нашей планеты, было бы лучше, если бы Петербурга никогда не существовало».
- Пойдём, -сказала Нюра, как только я закончил писать.
Мы вышли из дома и отошли от дороги, углубившись немного в лес. Там колдунья указала мне место, на которое нужно встать, прошептала какие-то слова и подожгла листок. Бумага вспыхнула и начала тлеть. Слова стали растворяться в огне, и тогда баба Нюра резко дунула. Слой пепла полетел мне прямо в лицо. И всё вокруг изменилось.
Воздух стал совсем другим, шум листвы перерос в уличное беспокойное гудение, хлопья истлевшей бумаги превратились в хлопья мокрого снега. Липкого, холодного и такого родного. Я открыл глаза. Я стоял прямо посередине Невского проспекта, справа был Дом Книги, слева возвышался Казанский собор. Впереди сновали машины, по тротуарам спешили куда-то петербуржцы. Улыбка озарила моё лицо, я вдохнул полной грудью промозглый питерский воздух, и шум этого вдоха смешался с резким оглушительным рёвом клаксона. Гигантский туристический автобус не успел затормозить и ударил меня в спину.
Я раскинул руки и упал вниз, в асфальтовые объятья Петербурга, чтобы уже больше никогда не покидать их.


http://fantlab.ru/work660139

скачать все рассказы можно по ссылкам в первом сообщении

Мужик, это крутое что я читал за последние годы

Монстр по наследству

Она сидит прямо напротив окна: изящный профиль точно вписывается в пространство между неприкрытыми до конца занавесками, приглушённый тюлем свет играет с волосами, превращая их спутанные кончики в золотистые невесомые иглы. И от этого всё вокруг кажется ещё более белоснежным и сияющим: слегка помятая простыня, обхватившее поясницу одеяло, обнаженная спина, улыбка.
Она улыбается мне, она доверяет, и, наверное, счастлива. Как мог бы быть счастлив и я. Но… я должен покинуть её. Как покидал других, как прощался с малейшей надеждой на общее с кем-то счастье, как было всегда.
Я должен покинуть её. Потому что светлый паркет, становящийся ещё светлее от того, что её маленькие, зябнущие ступни касаются его, уходит дальше под кровать и там вливается в темноту, живую и жаждущую. Потому что монстр уже открыл свои жестоко горящие глаза и ловит пульсирующими ноздрями свежий аромат. Его щупальца шуршат чешуёй по полу и выползают из тени наружу, плавно обхватывают лодыжки, скользят вверх по икрам. Чёрные, холодные.
Она пока не чувствует их и не видит. Монстр никогда не показывает себя сразу. Должно пройти какое-то время – период привыкания. Но когда этот срок истечёт, уж тогда-то он насладиться её отчаяньем полностью. Поэтому я должен покинуть её.

Я не могу точно сказать, когда впервые узнал о существовании монстров. Скорее всего это было ещё в раннем неосознанном детстве, том периоде жизни, который, когда взрослеешь, полностью стирается из сознания, напоминая о себе лишь редкими отдалёнными вспышками или снами. Я помню, как просыпался иногда посреди ночи от странных шумов, криков и грохота. И долго лежал с зажмуренными глазами, боясь открыть их и увидеть причину. Таких пугающих ночных пробуждений было много, но самое первое из них в памяти не отпечаталось. Они будто бы были со мной всегда. А значит и монстры были всегда. И до моего рождения тоже. Крики были в основном мамины, папины тоже, но примешивались к ним и другие, совсем незнакомые, иступленные звуки, природа которых точно не могла быть человеческой. Во всяком случае, тот ребёнок людского в них не видел. Родители, не щадя себя, боролись с пришельцами из других миров. Иногда утром я замечал на папином лице следы от чьей-то когтистой лапы, а мама порой была так слаба после битвы, что не вставала весь день с кровати.
Устав от постоянных схваток со злом, мы решили убежать от него. Переехали в новую квартиру, побольше, где у меня была отдельная комната. Полностью обновили мебель, ведь монстры не любят перемены. И, казалось, что на первых порах это помогло. Ночной грохот прекратился. Но через пару месяцев тихой жизни "они" как-то выследили нас снова. И хоть шумели теперь не прямо над моей кроваткой, а за плотно закрытой дверью, ночные пробуждения возвратились. Глаза уже можно было не держать зажмуренными, и иногда мне даже хватало смелости подобраться на четвереньках к родительской двери и сквозь узенькую щель над полом различить трудно двигавшиеся огромные тени. В их очертаниях ясно угадывались острые рога и гребни, клыки и когти. Смотреть долго на их метания было невозможно, начинала болеть голова, и я забирался с головой под одеяло, трясся всем телом и прислушивался, пытаясь понять, на чьей стороне сегодня перевес: людей или нечисти.
Вскоре я понял, где монстры прячутся в дневное время. Под кроватями. В гостиной у нас стоял большой, кожаный диван - вещь громоздкая и сама по себе пугающая. Но у неё был один существенный плюс: отсутствие ножек. Вся конструкция ставилась прямо на пол, и никакой даже самый извортливый гад не мог просунуться в пространство между ней и паркетом. Иногда, окончательно вымотанный сражениями отец сдавался и приходил на него: ночевать в безопасности. Что происходило в такие моменты с мамой, я не знал, и тогда мне становилось особенно страшно. Было тихо, но вся эта тишина назойливо дребезжала и вибрировала самодовольным злорадством получившего свою добычу зверя.
Особенно часто папа спал на диване в последние дни, перед тем, как сдался окончательно и уехал. Может, они с мамой думали, что звери последуют за отцом, как за более сильным противником. Но ошибались. По крайней мере, один остался. И он лишь затаился ненадолго - простая капитуляция исчадие ада не устраивала. Ему была нужна настоящая жертва.
Потом приехала бабушка. Добрая и отзывчивая со мной, с мамой она почти всегда была строга. Мама делала много глупостей. После ухода папы, который бабушке "всегда был как родной сын", строгость только усилилась. Про монстров она не знала, или делала вид, что не знает. Когда же узнала, было уже слишком поздно...
Я снова проснулся от грохота и криков. Только теперь к ним примешивался ещё и бабушкин голос. Она зачем-то покинула безопасную гостиную и, пока я спал, пробралась к маме в комнату. Монстр явно не желал, чтобы на его территории был кто-то чужой. Я заткнул уши подушкой, но ор будто бы только увеличился, приобрёл ещё более адское, утробное звучание. Сколько он продолжался, сказать трудно, но закончился, когда дверь распахнулась и бабушка громом пронеслась в гостиную, также не закрыв за собой дверь. Почему она не закрыла её? Ведь я видел, высунув один глаз из своего пухового убежища, как ,тихо стелясь по полу, из маминой комнаты, за ней последовала огромная, пульсирующая тень. Потом мама, бледная и заплаканная, захлопнула свою створку и всё смолкло. Нужно было идти и спасать бабушку. Тварь никогда раньше не покидала той комнаты, а значит могло случиться что-то непоправимое. Но я не мог пошевелиться. Лежал, как окаменевший и боялся. Лишь под утро, когда первые лучи солнца пробились сквозь шторы, я набрался сил, встал и прошёл в гостиную. Там было ужасающе тихо и невыносимо пахло. Острый, лекарственный запах. Такой же, только более слабый исходил от мамы, когда она оставалась лежать после ночи сражения. Запах монстра.
- Бабушка,- тихо сказал я. Никто не ответил. Повторил громче. Молчание. Подошёл к постели и дотронулся до её руки. Бабушка лежала неподвижно, слегка приоткрыв рот. Она была удивлена, она смотрела мне за спину. Я обернулся и увидел его. Огромный, чёрный, рогатый. Он улыбался, и красная слизь капала с его клыков. Бабушкина рука была ужасно холодной.
Через несколько недель после похорон я набрался смелости, подошёл к маме и спросил: «Мама, а под твоей кроватью ещё остались монстры?»
- Какие монстры, о чём ты говоришь? – спросила она изумлённо. Забыла. Это наверно единственное хорошее свойство монстров: ты забываешь о них, когда они уходят. Но я помню.
Потому что после той ночи монстр живёт под моей кроватью.

-Цитата от МаркМаг

Мужик, это крутое что я читал за последние годы

Спасибо, кстати

пока скачаю)) Cool Rider формат "fb2" поддерживает же?