- тема третьего тура: Теория Древних Астронавтов
доп. задания:
• в повествовании должен/должна/должно присутствовать что-то внеземное/инопланетное/космическое и материальное (внеземная радость, любовь, красота и т.д. - это соответственно не то)
• повествование должно привести к раскрытию/обнаружению/разоблачению тайны
применчание:
работа не требует от вас изложения вашего отношения к данной теории или вообще к любой теории возникновения как человека, так и в целом жизни на Земле
а судьи кто? Эдвард
Руки-Ножницы
V.N.
NikiTikiTa
Эрнесто Заткнитесь
че гевара
Tha_Cool
bubble
Миоу
Nekky система судейства - 10 (раскрытие, оригинальность сюжета, интересность/динамичность повествования) / 10 (стилистика, лексика, владение речью, эмоциональный окрас, метафоричность и использование ср-в художественной выразительности) / 4 (общее впечатление)
максимальный балл - 24
минимальный балл - 1
проходят участники, набравшие в парах большее кол-во голосов
при равных голосах - участник с наивысшим в паре баллом
Пара I. Анастезия Февральская
"Они познакомились молча, глядя в разные точки, но друг на друга, но из разных времен года. Джейкоп смеялся, поставив одну ногу на лавку и запрокинув голову к рыжей в проплешинах кроне. С полуоборота головы, серые и через прямоугольные стекла, его глаза жмурились в объектив. Мага, сквозь невидимые перепонки растопыренных пальцев, ловила взглядом, куда бы вы не отошли. За её спиной сыпал снег, и обычный дворовый фонарь делал из него космос.
Желтая комната Леоны была выложена плиткой фотографий. Здесь были её знакомые, родственники, друзья, соседи, животные соседей, прохожие.
Мага стоит на цыпочках, перегнувшись через чугунное кружево балконной решетки, и выливает из лейки воду. Её белая майка ловит на себе тени зеленой листвы.
Джейкоп вальтом отражается в зеркале асфальта. Стильное тёмно-серое пальто, черные перчатки и красные ботинки создают контраст с дырявым чёрным зонтом.
Мага топит босыми ногами снег. Февраль влажным холодным свистом путает её волосы. Покрасневшие руки сжимают зеленую, вязанную шапку. Джейкоп стоит у окна, и от его дыхания в инее стекла образуется прорубь. За его спиной мутным бликом расплывается огонь.
Леона разувается, Леона перекидывается взглядом с зеркалом, Леона пальцем зажигает кнопку чайника, Леона идёт в желтую комнату. Под косыми взглядами 1202 пар глаз она раскладывает мольберт. Сегодня ей надо дорисовать бровь и уголок глаза идеального человека. Она щёлкает зажигалкой и обводит взглядом комнату.
Ветки артериями неба режут геометрические фигуры. Мага высыпает из тонкой сигареты табак, а за стеклом Джейкоп забивает трубку. Мага жует собственную косу и смотрит исподлобья. Джейкоп на диване расчесывает резным гребнем густую, словно свесившуюся с неба прядь темных волос.
Леона выводит углём широкую бровь и пальцем растирает под ней тень. Она задумчиво смотрит на черно-белую плитку комнаты, подходит, наклонив голову к отдельным снимкам. Раздается звонок в дверь, Леона резко выдыхает. Это её соседка через стену, Мага Эвейбер зашла спросить расписание автобусов. Через полчаса творческий процесс прерывает Джейкоп Льюас, недавно переехавший в их дом сосед слева. Она отдает ему обещанный объектив.
Из комнаты на Леону смотрит, пока что одноглазый, набросок идеального лица.
Суббота. Неяркое солнце, и остановка у кленового парка. Тихое шипение трубки и легкий стук каблуков.
- Ты?..
-Да.
-аа..м..
Джейкоп берёт её за руку, и крепко сжимает.
Через два месяца Леона подарила им портрет девушки: невероятно гармоничное лицо, нежная кожа, большие глаза, аккуратные губы.
- Это портрет вашей будущей дочери.
Прошло 4 года, и у Маги случился выкидыш. Спустя год, при родах она умерла от внутреннего кровотечения." Стены комнаты в зеленом доме на втором этаже, в округе Барселоны.
Галдак
Перестаньте, это глупо!
Осколки вселенной перетекают из одной раскрытой ладони в другую ладонь, а люди бегут. Кто-то кусает локти, кто-то грызет грязные ногти, но все источают мускусный запах страха, рубашки пропитаны потом, глаза красны от бессонницы.
Отсюда, быстрее, бежать отсюда, лица лежащих разглаживает миллион подошв. Поэтому - бежать! Сухие листья в опустевших парках собираются в желто-красные сугробы, а меж деревьев в лесах мелькают изуродованные бесчувствием лица людей.
Кисло-сладкий соус с кровью оставляет пятна на белой скатерти стола, нож режет убийц, затем режет покойников. Позже под лезвие вползают дрожащие туши чревоугодников... Кто-то, похожий на человека, сидя на ветке дерева, выцарапывает себе глаза. Действо членовредительства превращается в театр сатиры, затем - в угрожающую оперу, и, наконец, в визгливую симфонию, которая играется без музыкантов. Музыканты выпотрошены. Такие дела.
Погружая ладонь в тесто космоса, бог зачерпывает пригоршню пустоты и заталкивает ее себе в горло, только лишь бы не кричать: Бегите!
Колокольный звон, стук молотков, скрип деревянных колес. Шестнадцать миллионов человек, вырывая волосы на голове, вопят мерзкими голосами. Шесть миллиардов человек молятся, строят ковчеги, зарываются в землю, сжигают себя заживо и безразлично смотрят на суету других.
Умалишенные облизывают пальцы, все еще не достаточно чистые. Затем они указывают на небо и убегают, и бегут, пока не упадут с пеною у рта. На полотне голубого неба иссиня-черный знак. Внутри треугольника глаз со зрачком шестигранным, черноту которого рассекает крест.
И только ранние мартовские коты не боятся судьбы своей, потому что их звериные души обезболены заразною похотью. Лишь только когда на хребет опускается тяжелый перст судьбы, тогда их глаза увлажняются.
Конца света не будет, судный день забыли, но только это не жизнь, а всего лишь пародия. Дешевая сцена, разовый образ и мелодия на мотив Рахманинова из какой-то оперы. Впрочем, она тоже забыта.
Все бегут, хрюкают, разносят вонь разбухших чресл, которой пропитываются подушечки Ваших пальцев.
И только философы с тонкими струнами душ пытаются успокоиться:
- Это ведь абсурд! Запах лилий жемчужной грустью усмирит деградирующих засранцев.
- Ты накурен, Хуан, очнись!
- Безнадежность моих ресниц привлекательна для дьявола, который хочет подсунуть в суть моего процесса саморазрушения алмазную иглу душевных коликов. И от этого смерть остановится, запустив патефон мучений.
- Ты умрешь, скончаешься, сдохнешь. Тебе надо быстрей бежать!
- Параллельный мир сочных слов и прерий нерифмованных сочетаний осветляет душу человека, порождая в нем желчь психоза. И огромный мир покатится меж двух полных грудей кавычек, и безразмерный грохот хуев ударения станет ритмом сердца из шелка.
Вихрь людей полоскает улицы, а философ-писатель зиждется на сухой дубовой ветке. Взгляд безумный его смотрит в сторону от дешевой рекламы неона в небе. Смерти нет.
И безумно огромная буква Ь упадет глухою стеною на дерево. Нет философа, нет философии, нет безумных идей творца. Славься буква, упавшая с неба, славься гибель, нацарапанная кириллицей по животу нашему. Пора, пришла пора всем очиститься, чтобы выдавить из головы жужжащую боль. Буквы на этот раз не рожают, а душат. Смех!
Кульминация, взрыв подиума, джиронимо, серпантин творческого цунами, всем конец, простите, прощайтесь. Силуэт одинокий ходит, шелестит усами гладкими, недоволен, опять недоволен.
На лицо земли семя не падает нынче, земля стала теперь словно бойня и взрывается огромными прыщами горя. Писателю надоело, писателю больше не хочется. Только ненависть и одиночество.
Скажет - "Это - дрянь!" И все, достаточно. Буквы С посыплются на землю. Но теперь не будет стерв и стремлений, не будет суда, и не будет стыдно. Смерть будет, старушка смерть.
Он опять недоволен, слышите? Пишет что-то про деток, как мило! Вы хоть ЭТО ему покажете, вы вот ЭТО ему прочитаете? Пусть он знает, кто тут пидарасина. Кто, блядь, тут ему высокопарен? Я умею, ну слабенько, слабенько. Зато я - себя не жалеючи. Никаких девчонок и прелестей, только ад меж двух мозговых полушарий. Он войдет, и я выйду, посмОтрите, кто из нас действительно щедр. Кто из нас тут голый король, кто - уродец, а кто - как бог!
Вот он входит, увы, увы! О, друзья мои, будьте ласковы. Будьте счастливы, станьте мною, заколоченным в четыре тысячи.
И, хотя мои руки тоже по локоть запачканы в ядовитых дешевых чернилах, все равно и ко мне постучались в дверь. Пальто в галстуке и тетрадью в рукаве недовольно закачает воротом. Подойдя поближе, оно зашепчет:
- Я тебя же просил, напиши что-то нежное. А сейчас уже поздно, март...- и вонзит мне в грудь свой нож.
Мне не будет больно, прощай, февраль.
Пара II. Flashmob
Её звали А. Его Б. Их одна на двоих и еще двоих в энной степени планета существовала всего лишь несколько секунд, если бы они знали о секундах, времени и о том, что на Земле его меряют кругами, описываемыми стрелками. А и Б были не похожи: она, такая стройная, с длинными на столько, что хочется повторить это слово два раза через тире, ногами, казалась гораздо выше Б, низкого не столько из-за своего роста, сколько из-за выпирающего вперёд живота, который можно было бы назвать пивным, если бы на этой планете знали, что такое пиво и что от него бывают животы.
Если бы на этой планете родились свой Циолковский, Гагарин и монтажник Петрович, затянувший последний болт на металлической ферме космодрома, то и А и Б могли бы долететь на ракете до голубого шара Земли, и увидеть возле входа в дорогой московский ресторан (куда обязательно надо отправиться на экскурсию) других А и Б, только со странными в своей сложности именами Аркадий и Лиза (предпочитающая однако называть себя Лизетта, тем самым еще усложняя своё восприятие для А и Б). У Лизетты были длинные ноги (подчёркнутые короткой юбкой), стройная фигура и невинные глаза. Аркадий, в сравнении с Лизой был похож на Б, в сравнении с А.
А и Б, вернувшись домой, полюбили бы друг друга еще сильнее, узнав на примере Лизы и Аркадия то, что не только их планета, но и вся вселенная создана для таких, как А и Б, влюбленных пар со странными именами, и плевать, что Аркадий в последнее время всё чаще стал засматриваться на других длинноногих Лизетт.
Планета, на которой А и Б наслаждались любовью, непоправимо двигалась к своему концу (ведь существовала она всего несколько секунд), и каждый знал что будет там в конце, ведь еще с рождения им сообщали о ритуале. Никто не знал, что толком будет происходить, но каждый знал своё географическое (а не социальное) место в нем.
Сейчас, когда конец был близок (а близость конца всегда наводит на философские мысли), А и Б держась за руки, как это делают все влюбленные, на всех планетах, отказывались верить в смерть:
Говорят, что ритуал это не конец, а только лишь начало
Говорятно оттуда еще никто не возвращался
Наши души не зависят от тел, и будут существовать и без них
Пускай мы умрем сейчас, но потом родимся с другими (сложными) именами на какой-нибудь другой (сложной) планете
Жаль, что это было сродни фантомной боли в отрезанной конечности, и надо было идти в красную долину, ведь еще чуть-чуть и ритуал откроет свою тайну. Интересная сцена для дедушки Фрейда и прочих любителей психологии (если бы на этой планете знали таковых, как и саму науку), А и Б, идущие умирать испытывали не столько грусть или страх, сколько любопытство, что же будет там.
Но вот, красная долина отметина богов, как утверждали жрецы, кормившие младенцев кашей рассказов о ритуале, которая была красной из-за большого содержания в почве элемента под номером 26 таблицы Менделеева (если бы на этой планете знали Менделеева и его таблицу), как-то сама собой легла под ноги, и каждый начал занимать своё место. Удивительно, но на лицах жрецов, которые знали всё, была та же гримаса любопытства, никак не вязавшаяся с теми подробными рассказами о ритуале, которые они оглашали с самых высоких точек планеты (было понятно и даже обидно о ритуале они точно знали только одно своё место).
Первой в шеренгу встала А, затем Б взял её за руку, за ними расположился некто С, далее кажется О, а затем вся шеренга таяла в тумане горизонта. Они не знали, что красная долина это красная строка, а А и Б всего лишь первые буквы русского алфавита, одновременно являющиеся первыми буквами предложения: Абсолютно точно утверждать нельзя, но многие знаки указывают на то, что происхождение жизни на нашей планете имеет внеземной характер, из книги, которую я недавно прочитал.
Так какова же суть сюжетов, метафор, и творчества вообще, если из книги о теории происхождения жизни на Земле я узнаю историю А и Б с неведомой планеты, живущей несколько секунд, за которые я прочитал предложение?
Истерика не сдал
Пара III. ТТЛСД
В этот дождливый вечер ты был серьезным. Но, когда мы с тобой, держась за руки, выходили под открытое небо, ты неожиданно подмигнул мне - "Не бойся, ты прям вся дрожишь!" Ещё бы я не дрожала, было холодно. Я чувствовала, как струи дождевой воды начали затекать мне за шиворот. При взгляде на меня тебя охватило какое-то непонятное мне веселье. Мне многое в тебе было непонятно, мой друг, тогда ты был для меня сплошной загадкой. Ты говорил, и я открывала рот от удивления. Признаться, чаще всего я тебя не понимала.
"Смотри, какая молния!",- прокричал ты мне. Нам обоим приходилось кричать, ветер подхватывал тихие слова и уносил их вдаль. Да, и молния вправду была огромна, а гром после неё - оглушителен. Ты расстегнул на себе рубашку, и капли стали барабанить прямо по твоему голому животу.
"Ты умаедфий!",- именно так мне послышались мои собственные слова, хотя я, конечно, такого смешного не произносила. Мне вообще было не весело, мне было ой как страшно. Ты снова взял меня за руку, и мы пошли. Признаться, ноги подкашивались, чуть-чуть.
Мелкими шажками подошли уже к самому-самому краю, и я взглянула вниз. Блестящие капельки спрыгивали с крыши водопадом и исчезали так далеко, что не разглядеть. "Я уже не хочу". Ты злорадно улыбнулся, словно только и ждал этих слов: "Струсила?" "Вовсе нет!",- я не струсила, просто уже не хотела прыгать. "А как же уговор?" "Я не прыгну, мне вообще без разницы уговор!"
"А я прыгну, я во всем уверен!" В чем ты был тогда уверен? В том, что ангелы поймают тебя до того, как ты шлёпнешься о землю и станешь похож на раздавленную лягушку? Или в том, что ты бессмертен, словно бог? Я не знала, что тебе там внушила твоя мать, какие книжки она тогда читала тебе на ночь, но я знала, что ты сумасшедший. Мне даже не нужно было верить в это. Я знала.
Когда я заплакала и просила тебя не прыгать, ты улыбнулся. И не прыгнул. Позже ночью ты высмеивал мою трусость, когда мы обтирались шершавыми полотенцами. Я тогда пообещала, что прыгну, утром, когда проснёмся. И потом забыла о своем обещании.
Отрываюсь от подушки и снова встречаюсь с ней лицом. Ещё немного. Хотя... Будильник не звенел, рано. Снова тяжелый сон вытолкнул меня в реальность. Кошмар, который мучает меня не первый раз. Конец света и издающие глухой треск провода, огненные столбы и чумной ветер, заставляющий ржаветь кровь. И тебя нет в моем сне, тебя вообще нет рядом.
Ароматные палочки, которые заполнили всю мою комнату своей вонью. Они стоят рядом, истлевшие. Впереди солнечный день, такой светлый. Я его не хочу, как не хочу видеть тебя в своем сне, как не хочу видеть всех остальных в своей жизни. Но они появятся, ты - нет... Я устала. Тонкой липкой плёнкой на всём теле пот. Жизнь проходит.
Париж, Венеция, тёплое море. Тесно в маленькой комнате. И мерзко. Не вспоминаю о тебе, давно прошло. Умываюсь, одеваюсь, завтракаю. Все делаю неспешно. А ты - далеко, где-то во Франции, Италии, у океана. Я вспоминаю себя, как я порой горько плакала! Теперь вот хочется горько плакать. Как тогда, это помню, на крыше, в дождь.
Иду на работу, сплю. Потом медленно шагаю обратно. И вот я дома, я жду. Огненные столбы, взрывы, смерть. Где они?
Сейчас веришь ли ты, что белые ангелы подхватили б тебя, если бы я не заплакала?
Друзья, вернее, какие-то мельком знакомые продолжают пьянствовать в грязных забегаловках. А ты представь, мы с тобою, стоим там, на краю той крыши. Гром оглушающий, дождь так и хлещет. Мы - снова дети, вместе.
Хотя... Кажется, нет такой силы там, за голубыми небесами, которая могла бы нас соединить нынче. Даже могучее солнце, с такой яростью хлещущее теперь нас своими жгучими кнутами-лучами, не в силах нас встретить.
Да, я тебя совсем не вспоминаю, просто ворошу прошлое. Просто меня вдруг стал волновать вопрос - можно ли прыгнуть с крыши и подняться на небо? Для меня это до сих пор загадка. Я была уверена в этом лишь миг, тогда...
Что если я не прыгну, а, например, застрелюсь? Хотя, смешно, откуда у меня пистолет? Уставшей мне надоело жить, усталость меня закатывает в консервную банку, в которой я вскоре безнадёжно состарюсь. Закрываю глаза, грустно, не плачу.
Два белых голубя, пройдясь по карнизу, заглянули в мое захлопнутое окно. Я на кровати, ноты Рахманинова пропитывают постельное белье одинокой печалью. Голуби взлетают и исчезают в кронах деревьев под окном, спрятаться от дождя.
Крупные капли заставляют шелестеть иссохшую траву, принося с собой жизнь. Они спускаются с небес, вновь даруя силы природе, которая вместе с заключенными в стенах людьми, омертвела от жара солнца.
И я сейчас, наверное, сплю с улыбкой на устах, вспоминая тебя и тот дождливый вечер, детство. Ты, пробуждённый в памяти стуком капель дождя по оконному стеклу, приходишь в мой сон. Я скрывала это, но теперь я признаюсь тебе - ты мне снишься, и я плачу во сне.
Za4emmNe не сдал
Пара IV. Reback
Я думаю, жители Каталонии ещё помнят тот день, когда в газетах опубликовали письмо, адресованное архитектору Антонио Гауди; оно было найдено в куполе собора Сограда Фамилия - здании, в основание которого известный архитектор заложил большую часть своей жизни. Тогда это событие вызвало серьёзный общественный резонанс и обсуждалось во всех элитарных клубах того времени. Дело в том, что письмо было опубликовано не полностью, и его основной смысл остался неясен. Говорили о скрытой части послания, в которой якобы был опорочен образ архитектора-отшельника, глубоко религиозного гения и проч. и проч. Пересуды продолжались долго. Сейчас они утихли.
По должности получив доступ к государственным архивам, я первым делом стал искать это письмо. Переворошив кучи макулатуры, я напал на след. Теперь запечатанное письмо лежит в моих руках. Письмо датировано: 7 июня 1926 года. Не буду вдаваться в рассуждения. Просто помещаю его здесь полностью, не вырезая ни слова.
"Это письмо принесут Тебе голуби, которых Ты вылепил своими руками, Отец. Я пишу имя Твоё с большой буквы, ибо Ты родил меня. Ты родил меня, как и этот собор, всё святое. Не знаю, это случилось, когда Ты франтом переходил Гран Виа; или в запачканных глазурью руках; или в беседе с Эусеби Гуэлем; я не знаю, Отец. Но точно знаю: Ты прочтёшь это письмо и будешь плакать у алтаря. Но не плачь. Ты видишь - я есть, и я не забываю о Тебе, молюсь за Тебя, всё святое, оберегаю Тебя.
У меня нет матери. Кто знает, может, ей была бы та рыжеволосая красавица по имени Хосефа Марреро. А ведь именно из-за неё, Отец, Ты стал так нелюдим. Воспоминания причинят Тебе боль, но я хочу, чтобы Ты знал, почему я шлю письма, а не общаюсь с Тобою как отец с сыном возле уютного очага. Я хочу, чтобы Ты вспомнил те дни, в которые все мысли Твои были обращены к ней. Хосефа Марреро. Ты раскрыл своего гения, чтобы сделать ей незабываемое колье взамен золотой цепочки, которую она носила под платьем. Ты, робкий, неуклюжий, одетый по последней моде, и оттого смешной, Отец! Ты сделал ей предложение.
Тогда я уже был там; и помню, как молил Небеса, чтобы они дали Тебе второй шанс, всё святое. Чтобы боле Ты не уничтожал своих детей, таких же, как я, - мозаику самого Антонио Гауди. Но Небеса были глухи ко мне.
Антонио Гауди. Я напоминаю Тебе Твоё имя во имя памяти и поражаюсь Тебе. Не решаюсь ликовать, когда думаю, что Ты спасся в вере; ведь тогда: что получаюсь я? Чертёж, карандашный набросок, макет? Ты забывал своего сына, строил "замки из песка", прятал интерес к женщинам в вере.
Я вспоминаю её движенье рукою к горлу и осознаю всю бездонность фразы "Я помолвлена" блеском обручального кольца, висящего на золотой цепочке.
После того момента, ты стал любить лишь камень, дерево, фарфор, стекло; их совокупность, сублимируя этим любовь мужчины к женщине. Ты позабыл меня и не вспоминал.
Отец, я взываю Небесам и вопрошаю их: если Твоя любовь не артефакт, и если моя жизнь ничего не значит даже для тебя, то разве не артефакт, не знак внеземного, божественного, те дома, фонари, интерьер, которые Ты оставляешь этому миру/
Но Твоё тело слабело. В мире нет ни одной прямой линии, как нет вечного. Я впервые подумал об этом, когда ты не укладывался в сроки окончания работ над собором. Я находил Тебя на широкой Гран Виа, по дороге до или от церкви Санта Филиппа Нери. Ты гневно махал тростью проезжающим трамваям. Я шёл следом. В такие моменты Твоя эксцентричность достигала апогея. И мне было жаль тебя.
Теперь Ты живёшь тут, в этом соборе, Твоё тело неумолимо хилеет, и уже никто не узнаёт в седом зодчем моего Отца - гения архитектурной Барселоны.
Антонио Гауди, Отец мой. только мне известна Твоя тайна. Тебя погубила и от того сделала великим безответная любовь к каталонской рыжеволосой женщине по имени Хосефа Марреро.
Твой нерождённый сын"
Письмо на этом заканчивается. Великому гению не пришлось его прочесть. Гауди погиб под трамваем. Его не узнали и приняли за сухого старичка. Действительно: он был обут в тапочки, нижнее бельё его держалось на шнурках, а карманы набиты орехами. Даже в больнице его записали под другим именем. А через три дня он скончался. И, словно извиняясь за бесславную смерть уникального архитектора, сотни тысяч человек приняли участие в его похоронах. О судьбе женщины Хосефа Марреро ничего не известно.
Arse64rus не сдал
Пара V. Ненастоящая фея - Милый Ансельм, - начала Серпентина, - теперь ты скоро будешь совсем
моим; ты добудешь меня своею верою, своею любовью, и я дам тебе золотой
горшок, который нас обоих осчастливит навсегда.
© Э.Т.А. Гофман
Вынимая глину из коробки, Маэстро греет её, не спеша сжимая жилистыми руками. Рельефной подушечкой большого пальца он трет образовавшиеся углубления и
выемки, чтобы минимизировать количество воздушных пузырей. Круг начинает медленно вращаться, и его палец держится на ёрзающей поверхности. Он тихо сильно кладет длинные крепкие пальцы между её, чуть прощупывающимися ребрами. Спину её обдаёт колкостью холодной плитки. Дрожь, семеня, спадает до пят,
так что она поджимает пальцы ног. Она ощущает на шее его легкие губы – ненавязчивый, не определившийся крупный дождь. С плеча женщины спадает лямка, но под белой
блузой он этого не видит. Прижимая её к себе, он одной рукой, расстегивает сразу же поддавшуюся молнию на юбке. Его тёплая ладонь ползет со спины на шею, чуть вниз на
плечо, и его пальцы начинают томным пульсом биться в ямочке у ключицы. Она склоняет голову, и тишину взволновывает её глухой, чуть вибрирующий, с оттенком спазма
глубокий вдох. Глина приобретает округлость, и рука Маэстро проваливается внутрь. Скользя по внутренней стороне, он то и дело смачивает пальцы – избежать неприятного трения и
замазать щели. Костяшки его оставили формочковый след, неминуемо образовались воздушные ямы. Он расстегивает зубами три верхних пуговицы на её блузе, достает вываливающуюся из чашечки грудь и с тихим стоном легкими движениями вжимает её в женщину. Рука
скользит по шёлковому чулку вниз, и.. медленно наверх, тяня за собой подол юбки. Пальцы его не сдерживаются и соскальзывают между её ягодиц. Бессуетными
движениями он гладит прощупываемую сквозь тонкий материал трусиков ложбинку. Шумно дыша, мужчина подносит к её рту пальцы; закусив нижнюю губу, она водит по ним
языком, слегка кусая и захватывая зубами во влажность рта. Маэстро знает. Он вынимает руки, берет одну в другую и жарко дышит на них.
Прислоняет ладони к двигающимся мокрым бокам горшка и порывистыми, динамичными движениями мнет выскальзывающий сквозь пальцы материал. Потом с силой и
желанием бросает её о стол, снова, снова. Он стаскивает с неё юбку, она, переступая, помогает ногами. Его руки судорожно сжимают её бедра; мужчина подкидывает её на себя и впивается губами в полуоткрытую
грудь. Он делает четыре шага и кидает её на кровать. Глина становится достаточно гибкой и тёплой. Шершавые руки скатывают её в «змею». Длинную и однородной толщины. Беря один конец, он гладящими движениями
соединяет его с другим. Замыкается круг - основа горшка. Она извивается под ним, он расстегивает рубашку. Припадает к ней и больно сжимает соски. Женщина выгибается в спине и сгибает ноги в коленях. Крепко сжав её талию,
он резки движением двигает её к себе. Поверх основы спиралью из грубых рук сочится вторая «змея». Он держит её извивающееся тело между ладоней. Одной рукой Маэстро ещё касается горлышка, а другой,
медленно ползет вниз, разглаживая неровности. Её рот беззвучно открывается, как у выбросившейся на песок рыбы. Она комкает одеяло холодными пальцами; его голова пропадает за горами её коленей. Её бедра мерно
делают круг. Он поднимает взгляд и надвигается, она ощущает на животе горячее прикосновение его члена. Женщина впивается пальцами в его спину, проводит кончиком
языка от кадыка до щетинистого подбородка. Он хватает её обеими руками за плечи. Резко. Туго скатывающийся крик… Гончарный круг замедляет своё вращение, вот уже медленно, вот это уже похоже на джазовую пластинку. Красные от работы руки Маэстро приподнимают за бока толстый
горшок и, стараясь не оставлять на нём отпечатков, несет в пышущую жаром луну печи. Hello Zepp не сдал
Пара VI. Обыкновенный
Кто видит слишком далеко, не спокоен сердцем. Не печалься же ни о чём заранее и не радуйся тому, чего ещё нет. © Неизвестный
- Открывай, сукин сын! Открывай, немедленно! – Здоровый детина долбится в бронированную капитанскую дверь. – Куда ты нас завел?! Снижай махину! Мы же сдохнем там!
Со всех сторон раздается возбужденный голос усатого:
- О, нет! Вы не понимаете! Мы будем первыми. Первыми космолетчиками! Я давно хотел проверить эту теорию! Я верю в мечту. Да, это моя мечта, и она сейчас сбудется! Там, выше, там тоже что-то есть, понимаете? Слава Копернику! Слава великим астрономам! Слава нашим ученым! Слава Фюреру!..
- Ах ты мерзкая нацистская свинья! Ты обманул нас!
- Ну что ж, будем считать это небольшим научным экспериментом, господа подопытные, хотя, признаться, вам надо бы радоваться, что такую ничтожную нацию, как британцы выбрали для роли космических первопроходцев. Ха-ха-ха! А теперь взгляните в окна.
Все прильнули к замызганным иллюминаторам:
- Черт возьми, где мы?
- Глазам не верю, смотрите, это наша планета? Наша Земля?!
Через пару секунд мы повисли. Испытавшие чувство невесомости и порядком задыхающиеся пассажиры были поражены.
- Смотрите, я.. Я птица! Я могу летать! Хочу на волю! Воздуха! Воздуха!
Люди судорожно стали биться в стекла иллюминаторов.
- Нет! Нет! Прекратите! Что вы делаете?! – Это были последние слова усатого. Последние человеческие слова, которые я слышал. Уже не владея своим искусственным телом, я вылетаю в родную стихию - безбрежную космическую даль.
Механизм улыбается.
Рано или поздно наступает минута, когда впереди только прошлое, а будущее - позади. © Лешек Кумор
Треск стекла. Оборачиваюсь. «Зеленоглазая» лежит без сознания. Музыка стихает. Вокруг тела собираются пассажиры. Кто-то побежал за доктором. Я стою без движения. Стою и смотрю. Разговоры в толпе:
- Бедняжка, напилась…
- Смотрите, какая бледная, это обморок…
- Может, сдали нервы? Или от наплыва впечатлений?
- Ой, кажется, я тоже нехорошо себя чувствую…
- Воздуха! Воздуха! Мне нечем дышать!
- Мы покидаем атмосферу. Все в каюты, быстро!
Ветер усиливается. Дирижабль продолжает набирать высоту. Толпа истерично спускается под палубу. Я забегаю последним и запечатываю отсек. Кислорода здесь хватит не надолго. Снова крики:
- Что происходит?! Где этот чертов ублюдок?!
- Господи, Христа ради, не кричите же так, у меня маленький ребенок!
- Имел я твоего выродка, старая корова!
- Это я то корова?!..
- Стойте, стойте! Надо найти усатого. Мэгги видела, как он заходил к капитану.
Толпа ринулась в пункт управления. Я стою и отрешенно наблюдаю. Механизм совсем успокоился и, кажется, тоже наблюдает вместе со мной.
Странное ворчание слева от меня:
- Не понимаю, Кимберли, почему мы не отправились пароходом?
- Бабушка, но водные пути блокированы.
- А воздушные разве нет?
- Усатый мистер сказал - мы поднимемся так высоко, что будем в зоне недосягаемости немецких истребителей.
- Но здесь так холодно и... этот ужасный ветер, дорогая...
Мда. "Поднимемся высоко". Безусловно, усач что-то задумал. А попадем ли мы в Америку? Механизм мурлычет, будто соглашается со мной
Будущее - место, куда удобнее всего складывать свои мечты. © Неизвестный
Посудина нехотя отрывает свое грузное тело. Через полчаса Лондон кажется маленьким помойным ведерком, впрочем, не лишенным обаяния.
- Леди и Джентльмены, - начал усатый, - безмерно рад вашему участию в незабываемом путешествии. Не стоит строить иллюзий, дорогие мои, все мы прекрасно знаем - Британию ждет скорый конец. Ламанш вовсе не преграда для войск фюрера, и лучше сбежать сейчас, чем оказаться в порабощении и оккупации несколькими днями позже, - раздались аплодисменты, - вы поверили здравому смыслу, и он не обманет. Нас ждет Америка! Маэстро, музыку! - Заиграл какой-то свинговый ансамбль, и пассажиры пускаются в пляс. Механизм нервно пощелкивает. Надо бы смазать.
- А вы верите в мечты? - усатый мужчина в элегантном смокинге и шляпе-цилиндре задумчиво поднял голову в направлении черно-белого неба.
- У мечтаний есть одно нехорошее качество, - леди направила на него всю бесконечность своих малахитовых глаз, - они всегда сбываются.
Я наблюдаю за диалогом с борта дирижабля. Эта зеленоглазая дама с воротником-лисицей станет последней, кто клюнет на его проштампованные фразы-завлечения. Чумазые кочегары усиливали пламя. Еще немного, и здоровая махина отправится в свое первое и последнее путешествие. Смотрите-ка, она все-таки поднимается сюда. Какая наивность. Впрочем, я, признаться, также оказался жертвой дешевых рекламных трюков усатого. Боюсь ли за свою жизнь? Нет, скорее просто "верю в мечты". Идиот. Последние пассажиры успевают занять места. Завожу механизм во внутреннем кармане пальто - всё, отправляемся.
НарратиВ
Вакуум не является эквивалентом пустоты. Но возникать в нём гораздо проще, чем в пространстве отягощённом веществом. Когда нечто немыслимое воплощается вдруг в одной из граней сущего — едва подвластной рассудку. Это далеко не безболезненный процесс. В той степени, в какой может быть осмыслена боль. Однако иной путь предполагал бы нечто гораздо более опасное — риск изначального изменения сущности. Именно в этом и кроется причина вертикального разграничения вхождений.
Кроме того, вакуумная среда позволяет развивать максимально доступную скорость, что на данном этапе играет ключевое значение. Целеустремлённость — не как характеристика, а как процесс. И пункт назначения представляется чёрной траурной розой, которая когда–нибудь обязательно будет кем–то увидена в предночный час на обугленном темнотой тротуаре. Это материальное вместилище скорби. Столь же скорбное, сколь и вся здешняя материя. Вспоминается неизменно лишь то, что будет, ибо прошедшее толкает вперёд и уже недоступно для созерцания. Одна бесконечная попытка воссоздать утраченное причиной утраты. Всё это лишь неисчислимые последствия выбора, вероятность верного предсказания путей которых сводится к нулю.
С приближением к Цели нуль, тем не менее, то и дело отдаёт власть единице — множественные потенциалы распространения. Иногда удивительно схожие с Ней, но являющиеся лишь вынужденными подобиями. Её же местоположение известно с максимально возможной точностью. Впрочем, вот и Она сама...
Распростёртые врата выпускали наружу лишь частицы одной из основ будущего существования. Открывшаяся картина спровоцировала череду новых видений. Здесь солнечный ветер рождал сияния, как и большинство лет спустя. Здесь же он будет некогда встречать на своём пути мириады останков воплощения инициируемого движения. Подобно тому, как один из предводителей воинств Их нарицательно пересечёт однажды поток основополагающего вещества — была пересечена условная линия, безоговорочно отделившая формальное окончание процесса входа от его физического начала.
* * *
Он осторожно проник в среду пресловутого свечения, став частью обречённого осколка смеси металла, кремния и углерода. Данный шаг привёл к значительному снижению скорости, но именно это ему и было нужно. Необходимо выбрать следующую — самую важную — предпоследнюю ступень. Но медлить заставляла не столько сложность предстоявшего выбора, сколько овладевавшее по мере приближения к Цели постепенное осознание истинной мотивации совершаемого поступка... Являющееся всей его сутью, но непостижимое вне момента и вне физических рамок.
Наконец ступень была избрана — взвешенный продукт конденсации пара всё того же вещества, способный рождать окончательный путь. Лишь объединением с ним открывался вход к Цели. С каждым новым шагом в нём возрастало неведомое доселе... восхищение... И воображаемая роза поразительно преображалась. Ещё не было понятно — что же это на самом деле — но уже не возникало никаких сомнений в том, что она не содержит ни малейшей скорби. Шаг был сделан. Последние силы уходящей перманентности брошены на безумно упорядоченное смещение полей и частиц внутри. Состояние парящего над бездной. Последний взор на будущее пристанище и окончательное осознание чувства... Какого же?.. Ведь это вовсе не роза!.. Эту причудливо взвившуюся, не без помощи темноты, в далёкое подобие цветка субстанцию назовут когда-то магнитной лентой. Всё сокрытое в ней обретёт однажды новую форму, но содержание сохранит тот неизменный завет мудрой глупости... Но... Он сорвался!
Конец?..
Начало?..
Ошибка?..
Выход?..
Предательство?..
Долг?..
Милосердие...
Любовь!
И две последние мысли.
— — —
Неугасимое желание поглощать.......
Боль, рождённая в глазах существа, лицезревшего ослепительный ступенчатый столб света, ударившийся прямо в груду сваленных веток. Когда–то его теперь уже назовут молнией.
Боль в руке существа, попытавшегося в одночасье завладеть им. Крик... Наверное, это будет называться так... Впрочем...
Он чувствовал, как его подняли, удерживая на конце толстой ветви. Он не перестал чувствовать... единство... То извечное единство... И не перестал осознавать свой неизменный долг. Одного лишь ему уже никогда, наверное, не вспомнить — двух последних предвоплощённых мыслей. Парафраз непременного теперь изречения временного властелина: «То, что в одном веке считают
мистикой Чудом, в другом становится научным знанием». И простое осознание того, что «огнеподобное тело» — отнюдь не Обыкновенный НарратиВ.
Современная научная мысль ведёт поиски разумных существ в далёких галактиках, между тем как иной мир намного ближе к человеку.
Пара VII. Freddo
Папка «Отправленные»
Кому: Ольга
Тема: Вещи, которые понятны
Показать скрытый текст
Дорогая моя Оленька. Соскучился я по тебе невероятно и с нетерпением жду нашей встречи. Здесь удивительные места и какой-то особенный, ни на что не похожий воздух (к счастью, нам пока не разрешают и, надеюсь, никогда не разрешат им дышать). В его составе присутствуют уникальные вредные примеси, которые приводят наших учёных в неописуемый восторг. Все остальные просто с особой тщательностью настраивают СИЗОД.
Нам пообещали, что на этой планете не будет светло, тепло и скучно. В эти первые дни все суетятся, как это обычно бывает перед контактом с местными. По слухам, на такой крошечной планете их будет немного. Зато ресурсов обещают в количестве большем, чем возможно унести.
Передавай всем привет. Позже пришлю фотографии. Несмотря ни на что, тут действительно очень красиво.
Кому: Ольга
Тема: Другие вещи
Показать скрытый текст
Здесь другой снег. Если ты представишь себе канцелярские кнопки, смешанные с битым стеклом, то поймёшь, о чём я. Наши костюмы «держат», но, несмотря на это, где-то внутри сидит чувство полной беззащитности. Оно перемешивается с неприятным ощущением того, что хозяева планеты не рады гостям, а также с порывистым ветром и ожиданием чёрт знает чего. Такой незатейливый коктейль получается. Несколько капель ужаса добавляет то, что аркосты плевать хотели на средства защиты и одежду как таковую. Их организм, обтянутый грубой кожей, выдерживает самый возмутительный холод и самый острый снег. О невозможно вредном воздухе я и не говорю. Их органы дыхания – предмет любопытства и заочного восхищения наших учёных.
Всё было бы гораздо лучше, но после размещения добывающих установок дело запахло керосином, и запах оказался не очень приятным. Надо сказать, что радикальные методы устранения проблемы дают прочувствовать его в полной мере. Это вредная привычка командования - тушить любое возгорание горючими смесями, привычка, в которой определённо что-то есть. Теперь все подразделения переведены в режим боевой готовности, и в очаге возгорания скоро точно что-то рванёт.
Нашей группе снова пора патрулировать.
До встречи.
Кому: Ольга
Тема: Вещи, которые не понять
Показать скрытый текст
Я боюсь, что на пыльных тропинках этой планеты останется слишком много наших следов. Этот воздух, пропитанный выстрелами, падениями (плюх, плюх, плюх) и голосом капитана, высасывает из нас всех душу. Кстати, единственный кому определённо нравится всё то, что здесь происходит, кто получает «удовольствие от процесса» – это капитан. Он похож на Деда Мороза минус подарки, но внешнее сходство бывает обманчивым. Есть люди, которые любят ножи, потому что на голой коже они оставляют порезы. Капитан любит оружие, потому что оно сокращает численность местного населения. Издержки профессии, её лакмусовая бумажка.
Лакмусовая бумажка аркостов - это смерть без единого звука. Зрелище жутковатое и на любителя, а у некоторых от него совсем сносит голову: кто-то просто не может двинуться с места, но особо впечатлительные открывают огонь на поражение. По своим.
В общем, картина становится всё мрачнее и мрачнее, рискуя превратиться в «Квадрат» Малевича.
Кроме того, что всё пошло совсем нехорошо, поводов для беспокойства нет.
Я очень скучаю по тебе.
Кому: Ольга
Тема: Вещи, которые я понял позже
Показать скрытый текст
Секрет любой теории в том, что она никогда не будет работать на практике. Профессора, которые бессонными ночами сидели в своих лабораториях перед огромными мониторами, сопоставляли данные, рисовали графики, спорили… Они же ничего не знают на самом деле. Они никогда не видели, как без единого звука падают эти странные существа, как о защитную оболочку скребётся этот сумасшедший снег, как мы медленно, но очень уверенно сходим с ума. Но это погрешности, и ими можно пренебречь. Они должны компенсировать одна другую и дать нужный результат. А мы всего лишь набор коэффициентов с новейшим оружием и ультрасовременными технологиями, которые должны сделать уравнение решаемым, а теорию – верной. Переменные расставлены, механизм запущен. Мы берём оружие, и уходим убивать/умирать (нужное подчеркнуть), но при необходимости нас можно сократить: смерть – дело одинокое, коэффициент – материал расходный. Я, как солдат из песни, знаю, что две мои главные задачи – больше стрелять и меньше думать, хотя на деле всё выходит наоборот, и многим это уже вышло боком.
Я надеюсь, что наши потомки будут совсем другими: тонкими, просвещёнными, достойными божественного предназначения. Когда-нибудь они докажут, что все наши теории были ошибочными и будут незлобно посмеиваться над нашей глупостью.
А пока у меня есть время, очень много времени, и я, наконец, научусь, просыпаться под симфонию сигнала тревоги.
Не скучай.
Галинаизалупки
Он зажег спичку, аккуратно переступил порог и подошел к столу.
Жена снова будет ворчать, что всю ночь провел за компьютером, но это будет только завтра. Ну а пока можно насладиться своей работой. Нажатие кнопки, и тихо зажужжал процессор, экран засветился белым светом.
Создать игру - не такое уж сложное дело для сведущего в этих делах. А вот сделать ее по-настоящему интересной, отладить, запустить в мир и подсадить на нее миллионы, это уже посложнее.
Вход.
Главный админ своей собственной игры сидел в удобном кресле и смотрел на творение, созданное им буквально за неделю, но заслужившее в будущем немало наград за вклад в развитии виртуальных технологий.
Игра называлась до смешного просто: "Жизнь". Суть заключалась в том, что практически любой мог создать какого угодно перса и прожить его жизнь так, как ему захочется. Конечно, существовали определенные правила, написанные так давно, что уже не вспомнить. Мало кто их соблюдал, надеясь, что при нарушении админ не будет в сети и не забанит, либо простит. И админ прощал, когда настроение было хорошим, но бывало и банил без разбора, когда был зол. У игры была одна особенность, пройти ее можно было только зараз, и на это требовалось немалое терпение, но именно из-за практически полного слияния с персонажем многие проходили ее по несколько раз, регистрируя нового перса, когда старый уже надоел, и живя по-новому. Ну это при условии, конечно же, что тебя не банили.
Хотя кому-то терпения не хватало и он попросту удалял свой акк, отписывая, что "это тупо задротство и ему надоела эта тупая гама".
Быстро пробежавшись по последним действиям юзеров, админ начал раздавать баны особо провинившимся. Еще нескольких забанил просто по приколу. Кикнул нерешительных. Влепил перманент особо наглым. Дал разрешение на освоение новых локаций. Подкинул под видом обычного пользователя несколько идей. Повозился с отладкой багов, а то некоторые особо умные уже колдовать начали. Им тоже бан.
Выход.
Особую привлекательность игре придавало слияние с персонажем. Во время игры ты по-настоящему жил, не помня кто ты на самом деле. Именно поэтому, полностью пройдя игру, игрок как будто отходил ото сна и восхищенно вспоминал сыгранные моменты.
"Вот мой космос", - думал админ, - "моя вселенная, в которой юзеры зовут меня Богом. А настоящего Бога то и нет. Но есть я!", - хихикнул админ, почесав белоснежную бороду, выключил компьютер и на цыпочках пошел до кровати, где спала ворчливая жена.
____________
На Земле в этот день умерло пара сотен тысяч людей, часть из которых были кикнуты или забанены, часть удалилась из "Жизни" по собственному желанию, часть просто прошла игру. Тысячи родились, начав ее проходить+
Первые астронавты думали увидеть Его в космосе, но Его там не оказалось. Быть может он просто не так близко к Земле или вся Вселенная для него не более стеклянного шарика, или может он в другом измерении?
____________
Админ не проснулся на следующий день. Он умер во сне.
Где-то далеко в одном профайле появилась надпись: "Игрок "Бог" забанен по причине: лол, бох есть и это я".
Пара VIII. El Shellador «Хронометр, неизвестно уже сколько времени, предостерегал его, все громче повторяя тревожные сигналы. Он и не заметил, как прошло сто двадцать минут. Как он мог так зазеваться? Что теперь делать? К вездеходу?.. Но ехать больше шести миль. А если «Гермес» ударит раньше и его посланник погибнет не как герой, а как последний идиот?»
Станислав Лем, «Фиаско»
Это было давно, наверное, в какой-то совершенно другой жизни. Ещё мальчишкой Гордей не мог понять - зачем его другу аквариумы с одинаковыми рыбами – меленькими красненькими с острыми носиками. Ровно двенадцать штук!
- Ро, запусти всех в один аквариум, а остальные населим другими рыбами. – Предлагал Гордей, увлеченно гоняя рыбок пальцем по стеклу.
- Нельзя их в один аквариум! Отец говорит, что они разные – отвечал Ро словно ребенок, уверяющий, что спаржа вкуснее шоколада – эти вот живут в соленой воде, а эти питаются другим кормом, а вот эти…
- Так же не интересно!
- Зато важно! Отец говорит, что наблюдения за ними пригодятся мне в жизни … - Ро совершенно не верил в то, что говорил.
Отец Ро относился к особой касте. Входил в Главный совет и являлся хранителем ключа Знаний. Это библиотека, куда имели доступ только члены Совета и некоторые представители духовенства.
Судьба Ро была решена ещё до рождения. Закрытые классы, университет Совета. Гордей же окончил ядерную энергетику и сразу пошел командовать инженерными войсками. Сейчас уже и не вспомнить, когда было мирное время. Война между двумя континентами, то вспыхивала, то угасала вновь.
Всё держалось на инженерах. Противник забрасывал территорию различными капсулами-шпионами и летательными аппаратами-разведчиками. Такие объекты сразу уничтожались, потому были тщательно заминированы. Попытка разобрать конструкцию приводила к детонации. Но однажды Гордею удалось захватить рабочий аппарат противника. Фантастика! Разобрать, изучить и даже выстроить что-то подобное. Он снял радиоустановку и шокировал себя открытием. Радио издавало ритмичные стуки – тиктиктик тиик тиик тиик тиктиктик, но ни один из приборов не мог уловить сигнал. Дело не в шифре, а в способе передачи.
Через неделю Гордей впервые пустил себе в голову, где раньше всему находилось научное объяснение, мысль о неземном происхождении аппарата. Война закончилась, а мысль осталась. 40 лет Гордей провел за изучением радиоэлектроники, рассекреченными делами, даже как-то раз оказался на территории континента противника, что было само по себе опасно – де-юре война так и не закончилась. Ро завел семью и слышать не хотел о мании друга. Высмеивал все псевдонаучные искания, пока в одно утро не пригласил Гордея домой.
Друг не был здесь более 50 лет. Ро отметил, что Гордей выглядит старше своих лет, но промолчал, только глядя на старых друзей, ты понимаешь, что стареешь сам.
Но глаза Гордея горели молодостью. В них кричал подросток, только что утративший невинность. В руках старик сжимал сотни страниц рукописей.
- Ро! Я докажу! – Своеобразно поприветствовал его Гордей – Я нашел неопровержимый материал! Я искал ответ всю жизнь, а он был на поверхности!
- Ты даже не представляешь на какой – перебил его друг и ухмыльнулся, глядя стеклянным взглядом на рыб.
- Это они? – поднял брови Гордей
- Нет, конечно. Это рыбы сына. – Ро тоскливо улыбнулся и кивнул на пустые аквариумы по соседству – Он сделал то, что ты и хотел – слил всех в один резервуар. А эти сожрали остальных.
Гордей прислонил ладонь к холодному стеклу аквариума. Они стояли плечом к плечу как полвека назад.
- Гордей, все эти годы я хранил знания. Рыбы были подготовкой. Дед готовил моего отца, отец меня, а я - сына. Сегодня эта цепочка оборвется.
- Ро…
- Все мы - часть эксперимента. Мы называем их Древними. Они создали двенадцать цивилизаций четыре тысячи лет назад. Мы все одинаковы, но жили в разных условиях. Из двенадцати - остались две. Наша, с артефактом Знания и вторая - любопытная и агрессивная. Они словно ребенок, из интереса крушащий песочные замки, уничтожили десять планет. Одну за другой. И теперь эта участь ждет и нас. Свой шанс договориться мы упустили, уничтожая их разведывательные аппараты, помнишь тот радиопередатчик…
- Ро – глаза Гордея налились кровью – и ты молчал? Я посвятил свою жизнь тому, что ты знал с самого начала? Я отказался от семьи, моих родителей похоронили соседи, пока я по уши в говне на другом конце света искал расшифровку найденным буквам NASA?
- Ты был не готов!
- Всё потому что всю жизнь не выращивал одинаковых рыб? – Гордей иступлено орал, топча разбросанные по полу рукописи. Ещё минуту назад они были для него смыслом жизни.
Глаза обоих стариков наполнились слезами. Один снял тяжелый груз с души, другой узнал ответ. Но почему-то обоим стало так погано. Гордей поднял глаза и стал всматриваться в глубокое голубое небо, где оба солнца слились в одно, находясь в общем зените. Говорят, такое явление бывает один раз в 4000 лет. Где-то там в глубине бесконечного неба завершал третий орбитальный виток огромный космический корабль с буквами NASA на борту.
В этот момент их ослепила багровая вспышка, залившая горизонт, а последние слова затерялись в оглушающем раскате грома.
Зиновий Плотный не сдал
Пара IX. Корабль Борщевский
На самом деле, в космосе пахнет, как в подъезде, если на втором этаже подают к ужину жареную картошку. В это непросто заставить верить обывателя, с детсадовской скамьи обучаемого тому, что космос - это вакуум (!), и ничем там пахнуть не может.
Сегодня, 16го октября 2010 года, примерно в 0 часов, Егора, облачённого во фланелевый пиджак и мастерку "советский спорт", а также усложнённого поникшим парашютом, должен встретить на берегу залива его 50-летний сын Вадим. В крепкую, торшерную, январскую ночь 1960 года Егор ночевал в Ленинграде, у аспирантки физико-математического факультета Светы. В доме 31 на 5-ой Красноармейской улице, от Технологического института на расстоянии прогулки. Прогулки, пожалуй, с малознакомым человеком.
Относительно древний астронавт Егор (37 лет) впервые покинул пределы Земли в 1489 году. Тогда он уже бежал из России в Италию, где сошёлся с Да Винчи, и по своим чертежам, слегка дообработанным Леонардо, возвёл в его флорентийской мастерской летательный аппарат. В 1490-м Егор прилетел обратно - одиночество было невыносимо, хоть время в космосе происходило необъяснимо быстрее.
Постепенно он созвал многонациональную команду единомышленников, с которыми регулярно покидал пределы планеты. Вскоре они осознали, что процесс старения в космосе сведён на нет+
+Если Вадим поверил пространной записке полувековой давности и тому, что успел Егор поведать Свете, он появится. А вот, собственно, и он.
-Ты знаешь, этот мостик, эта+ пристань - ничуть не поменялись за последние 50 лет. Насколько я могу судить. В темноте
Ты так эффектно начинаешь разговор с сыном. Папа. Почерпнул опыт из кинематографа?
-Вовсе нет, это, скорее, плоды чтения. Иногда, знаешь, подумываю - не бросить ли это всё к чертям, и не устроиться ли преподавать на филологический. Или журналистом. Я столько "Правд" уже перечёл.
-Ну, а ещё что+ там делал. (Пойдём, наверное, там машина вон)
-Привыкал к новой орфографии. Как, кстати СССР?
На этом рукопись обрывается, потому что собрал я вас здесь вот зачем(хотя, наверное, большинство взглядов уже давно вольно прошмыгнули сквозь субтропические леса псевдо фантастики к нижеприведённым благоухающим прериям):
Церковь Мыльных Пузырей! *
Учредитель: Святослав Здоровье-И-Свобода.
Обоснованно утверждает, что в своих интеллектуальных владениях располагает тайным знанием древних астронавтов, благодаря чему собственноручно в хорошем расположении духа летал внутри мыльного пузыря и даже преодолел плотные слои атмосферы с задумчивым выражением лица.
Устав:
1. Над нашей религией можно смеяться!
2. Главной целью любого участника церкви является достижение состояния "": суть которого в том, что тебе кажется, будто ты, заключённый в мыльный пузырь, летишь над землёй.
3. Мыльный водный раствор в цилиндрический алтарь необходимо наливать в соответствии с "Указателем мер и весов при создании условий для возникновения мыльных пузырей", Санкт-Петербург, издательство "", 2001 г. Стоимость - 150 рублей.
4. История из жизни (просто история из жизни):
-Чувак, да я тут заметил, что у тебя крест на груди?
-Ну да, я христианин+
-Милицейский, милицейский! Тут неверный!
-В плане?
-Ну, христианин. Неверный!
-Стоп+ Так я тоже христианин!
-Вот так вот! Значит ты тоже неверный, милицейский!
-Не может быть, мы оба неверные!
-Да!
-Так давай я, простой прохожий и ты, простой милицейский, примем нужную религию!
-Давай!
Вывод: не бойтесь обращать в нашу веру встречных людей
5. Приходите к нам. Сперва в гости. Ул. Алексеевского, 18
*Проявите смекалку и узнайте, чьим голосом нужно мысленно озвучит этот манифест нашей церкви. Для этого решите нижеприведённый пример:
45*6(218-93)3 +250 = ?
1.Если у вас вышло 525487221, то следует озучить голосом Петра Мамонова
2. Если у вас вышло 527344000, то необходимо озвучить голосом ви-джея МТV Александра Анатольевича
3. Если у вас вышло 424721111, то озвучить стоит голосом Владимира Громозекина
Капитошка
Если звезды зажигают...
Если...
Это кому-нибудь нужно?
Что такое звезды? Огромные пылающие светила. Видишь небо? Видишь звезды? Возможно, что большинство из них уже взорвались или их поглотили черные дыры. А нам они еще светят. Их свет летит к нам сквозь пространство, и даже время. Кому это нужно?
Молоденький парень тычет пальцем в небо и с придыханием шепчет на ухо своей подружке "Смотри, я дарю эту звезду тебе". А звезда мертва. Ее уже нет несколько тысячелетий. А иглы света все еще летят с неимоверной скоростью.
Я дарю тебе эту звезду. Мертвую, угасшую звезду. Звезду, которой уже нет и никогда не будет.
Если звезды зажигают...
Это кому-нибудь нужно?
Процесс умирания начинается еще при рождении, даже при зачатии. Нет конца начала, есть только начало конца. И оно есть всегда и у всего. И каждая пядь бескрайнего космоса знает об этом. Мириады звезд. Что вы думаете, глядя в ночное небо? Неужели вам не хочется выть от отчаянья и одиночества. От осознания своей беспомощности и ничтожности по сравнению с бескрайним полотном Космоса
Кто зажигает звезды?
И кому нужно, что б они гасли?
А люди продолжают дарить звезды, покупать участки на луне и выписывать себе сертификаты на владение светилами. Да кто мы такие... Кто, скажите, кто позволил прыщавому юнцу дарить своей потенциальной девушке звезду?
Может кто-то на другом конце вселенной сидит на лавочке, прячась в тени от жаркого зноя Алдебарана, и вертит в руках сертификат на владение Землей.
Если...
И почему...
Откуда такая уверенность в собственном превосходстве, и кто позволил тварям с Земли стрелять по астероиду и заносить на Луну земные бактерии. Кто? Или мы, твари с Земли, имеем право на то, чтоб творить все, что нас сбредет в наши больные головы, только потому, что на один ген отличаемся от мыши?
Для кого зажигают звезды?
Кому это нужно?
Каждый раз, смотря в ночное небо, помните что, возможно, это последнее что вы видите в своей короткой и никчемной жизни. Вы думаете, Вселенная знает о нашем существовании? Рано или поздно наш род, просто смахнут с глади Времени и смерть наша будет всего лишь вспышкой. Не более и не менее яркой, чем другие вспышки.
Мне нужны звезды.
И небо...
Чтобы было на что повыть. И чтобы не забывать "что" я есть на самом деле. А другим нужны звезды, что бы восхищаться и петь оды. Третьим без звезд было бы темно возвращаться домой.
Всем нужны звезды... Но почему-то никто не спрашивает, нужно ли все это звездам.
Не знаю, но как мне кажется - все тайны никогда не будут разгаданы! Мир кажется простым только на первый взгляд. Но ведь кому нужно 'зажигать звезды'? Вся жизнь строится только на догадках. Но можно смело сказать, что у всего того, что существует, есть свой создатель, ведь ничто не может появиться само собой.
Ночью, загоревшиеся звезды манят в ту бесконечную даль, и невольно возникает вопрос: 'Что же там происходит?'' Тот, кто зажигает звезды, зажигает весь мир. Но если можно зажечь, то можно и погасить.
Звезды не горят вечно, но вместо навсегда гаснущих появляются новые.
Тот, кто создал, может разрушить. Проходя мимо разваленного здания, я подумал: ''Неужели и мир может так развалиться?' Звезды зажигаются неспроста, ведь раньше с их помощью мореплаватели могли путешествовать.
Тот, кто хорошо ориентируется по звездам, может выбраться из леса, в котором заблудился. Для кого-то звездное небо это вдохновение, а для кого-то - сопутствие одиночества.
Сейчас люди не обращают на звезды никакого внимания, но 'ночные светляки' продолжают свысока смотреть на планету Земля, давая человечеству надежду, что никогда не угаснет этот мир.
Я не знаю ответов на большинство вопросов, но я знаю одно, что когда американцы вступят на марс с криками - «We first» - То обнаружат, что их штандарт упирается в плиту с надписью «Тут был Вася», а кругом раскиданы пустые бутылки водки. Откуда я это знаю? Всё просто – мне открыла тайну ночная звезда.
Пара X. Rodalleh [SLE]
Мне повезло. На десять тысяч человек всего один может пережить десятикратную перегрузку в течение всего одной минуты. Вчера я прошел испытание в 13 джи, чем очень развеселил моего инструктора Адамса. Он, хохоча, заявил, что ещё чуть-чуть и Морган Гудмэн отсосёт. "Отсосёт" - именно так он и сказал+ сказал про того самого Гудмэна который ослеп и сошел сума после перегрузки в 14,3 джи в 59-ом. А ведь именно он должен был полететь в космос на пару лет раньше Гагарина.
Глаза Гудмэна лопнули, когда суммарный вес "композиции" из человеческого мяса и алюминия превысил две тонны. С тех пор ни один астронавт не превышал предел в 1,8 тонн. Моргана мы называли мастодонтом, вымершим мамонтом астронавтики, захлопнувшим дверь перед всеми космонавтами весом более сотни кило.
Четыре бесконечных года меня готовили к тому, чтобы пережить нечеловеческие перегрузки в течение жалкой минуты. Со мной вместе готовился инструктор Адамс О'Коннор - огромный мужик, которому пришлось сбрасывать пятнадцать кило, чтобы влезть в установленный Морганом лимит. Месяц назад в команду ввели женщину из Эстонии - Кристину Союннен, лететь с ней в "пространство" (так мы в NASA называли между собой космос) было одно удовольствие. Я достаточно предвзято отношусь к профессионализму баб в космосе, но стоит признать, Кристина - пожалуй, лучшая женщина-астронавт стран СНГ, и задаст фору многим мужикам. Когда же до нас довели научную миссию нашего пребывания на орбите, ситуация заставила взглянуть на неё с иного ракурса.
Как ни странно, но фактом своего полета я опять был обязан Гудмэну. Говорят, что взмах крыла бабочки в нашем мире вызывает цунами в параллельном. Также неудачная шутка Моргана про секс в космосе надолго засела в голове будущего профессора Гарварда. Согласно теории Гудмэна в невесомости возможна лишь одна поза для секса - привязать к стене партнершу ремнями и застежками, чтобы не улетела в соседнюю Галактику. Из присутствовавших никто не улыбнулся. 50 лет назад всё же было иное отношение к юмору. Но все эти пять десятков лет Лари МакКинси, работавший в NASA второй день, пытался ответить себе на вопрос - возможен ли секс в "пространстве". Диссертации, сотни научных статей, изгнание из двух институтов - и в итоге Лари добился своего. Я, Адамс и Кристина должны были отправиться в космос, чтобы испробовать 63 позы. 63! Это на 60 больше, чем я пробовал в жизни!
В тот момент я понял, что предпочел бы лететь не с лучшей женщиной-астронавтом СНГ, а хотя бы с Джей Ло. Кристина относилась к тем женщинам, про которых мой племянник сказал бы - "не ебабельна". Маленькие глубоко посаженные глаза, нос, более напоминающий клюв, короткие ноги с широкими и мясистыми бедрами и редкие некрашеные волосы. Тьфу.
Своими переживаниями я поделился с Адамсом, но тот похлопал меня по плечу и, проникновенно глядя в глаза, произнес: "Не переживай, с тобой мы что-нибудь придумаем!".
Он сохранял командирское спокойствие до самого старта. Даже сдружился с Кристиной и при встрече делал ей комплименты. И настал тот заветный день - старт. Обратный отсчет начался с 24 часов, видимо, специально чтобы продлить время на подготовку. Так оно тянется в три раза дольше.
И вот мы стоим на старте в 50-килограмовых скафандрах, с чемоданчиками по 4 кило и 750 грамм и индивидуальными бумажными конвертами. Так стоял экипаж Аполлона, не вернувшаяся команда Калифорнии и многие другие. Я посмотрел на Кристину, и в голову полезли мерзкие мысли. Особенно позы 37 и 61. Она прочитала отвращение в моих глазах и снисходительно улыбнулась. Спустя час мы уже сидели по местам. Адамс давал обратный отсчет, а я вспоминал всё, чему учился четыре года. Семь. Успокоиться, глубокий выдох и вдох. Шесть. Расслабиться - напряженные мышцы хуже переносят перегрузки. Пять. Закрыть глаза. Четыре. Глаза открылись сами собой и покосились на неё. Три. Вдруг вспомнился Гудмэн. Два. Так захотелось ослепнуть. Один. И сойти с ума. Старт!
Первое, что я воспринял, отходя от гула перегрузки, были слова Адамса: "Мы на орбите!". Я отстегнул ремень и снял шлем. Не говоря ни сова, я полетел разбирать личные вещи. Все астронавты берут что-то своё, я слышал про японца, который варил на МКС пиво. В каюте я взял один из трех серебристых чемоданов и открыл его. Внутри меня ждали шарик-кляп, плети, кружевное белье и пара шипованых фалоимитаторов. Я вздрогнул, на секунду мне показалось, что я открыл чемодан Кристины. Но нет, её инициалы были написаны на соседнем. Я захлопнул кейс и прочитал вслух: "Adams O'Connor". Это был дурацкий розыгрыш+ или+
Во рту пересохло+ я выхватил из кармана скафандра пакет, разорвал его и извлек оттуда один белый лист с двумя картинками. Позы 64 и 65. Я положил невесомый конверт в пространство рядом с собой и крикнул: "Адамс, а ты случайно не пидор?"
Владимир Громозекин
- Кто крайний? – Тихомиров обратился к дедку в каракулевой шапке, сидящему на белом каркасном сидении у кабинета 166.
Морщинистый дедушка, похожий на испещрённый складками многовековой дуб, шаркнул бахилами.
- А вона, свистулька.
Женщина тридцати лет в драповом полупальто повела лицом, но ничего не сказала.
- Аат, заполошная, - дедок смотрел на женщину исподлобья, провоцируя.
В конце коридора послышалось движение, и все обернулись на звук. Женщина тоже повернула голову и Тихомиров заметил, что у той косоглазие. «Николу пропишут, не иначе», - подумал он, - «Или Симеона». Мимо сидений проехал Андроид-3010 и собрал медицинские карты.
Змея очереди лениво проползала в зев терапевтического кабинета. К одиннадцати туда попал и Тихомиров. В помещении с убранством под старинную избу были невысокие потолки и заиндевевшие от мороза голубоватые окна. Тихомиров перекрестился на иконы в красном углу и обернулся к окнам. По обе стороны стоящего перед ним стола, сидели знахарица с помощницей.
- Благослови, матушка, - традиционно обратился Тихомиров.
- Почём пожаловал, сынка? – не поднимая головы, отстранённо, но участливо спросила знахарица.
- Хвораю я, мать, утробные хворости, - скривился Тихомиров, изображая боль.
- Гляжу, всенощную той седмицы пропустил, - женщина уже листала больничную карту, - вот и хворь тебе.
- Да я..
- Ведаю я ваши огрехи, окаянники, - прервала она, - нутк, подыми подол.
Тихомиров поднял рубаху, выпятив голый живот. Знахарица запрокинула голову и, выставив острый кадык, начала водить распластанной пятернёй в области желудка, не касаясь живота.
- Артемия пропишите? – спросил Тихомиров, - помню прошлый раз перед пищей по три раза поминал – резь как рукой сняло.
- Артемия-не Артемия, а пропишу я тебе Армстронга, - она убрала руку и стала что-то записывать в карточку, - новая партия пришла как раз.
- Великомученик или Страстотерпец? – осведомился больной, заправляясь.
- Лучше! Страстонавт, - ответила молчавшая до этого помощница; знахарица протянула ей рецепт и та нанесла на бланк электронную печать.
- Матушка, а поможет? – Тихомиров стоял, уже никем не замечаем, с рецептом в руках, рассматривая на бланке щекастого святого с высоким лбом, в полуулыбке вперившегося в бесконечность – это и был Армстронг.
- Ольга Юрьевна – спрашивала помощница, - у Халимовой передозировка кем была?
- Ловеллом.
- Точно не Уайтом?
- Нет у неё же катаракта – Уайта ей просто не могли прописа..»
Игла мелко задёргалась и, скользя, остановилась, прочертив по графику последние вертикальные штрихи. Индикаторы погасли. Расшифровка на мониторах замерла на полуслове.
- Поддай! – басом рявкнул Конфуций Владимирович, всматриваясь внутрь лаборатории через блики на стекле.
Помещение за толщей прозрачного бронированного акрила, освещённое сотней светодиодов, было уставлено нагромождением манипуляторов, чьи выпирающие локти мерно двигались, выпуская обжигающий пар на незапотевающее стекло комнаты управления; пол из бетонных плит был залит мутной слизью, след от которой простирался из угла в угол, словно кто-то или что-то металось, не находя себе места под нависающими там и тут металлическими сталактитами, точно, будто по рельсами, передвигающимися по запрограммированному алгоритму действий: один выгибался, переводя иглу на своём навершии в горизонтальное положение, другой – секунду назад пыша лиловым пламенем, казалось переводил дух, чтобы уже через ещё одну секунду вновь выдыхать раскалённую плазму в спёртый воздух помещения.
- Конфуций Владимирович, глубокий обморок, - констатировал помощник в белом халате, сидящий сразу у трёх мониторов в дали комнаты управления.
- Без концовки не сымать! – приказал Конфуций Владимирович, - привести в чувство!
В сердцевине лаборатории, где запах подпаленной шерсти был наиболее насыщен, а спекшейся жижи на полу больше всего, на проволочных канатах, притянутых к консоли в потолке, висело Дао. Еле-еле чувствовалось его дыхание. Дао обмякло на поддерживающей его холодной стали и лежало настолько беспомощно и безразлично, будто младенец на руках роженицы.
- Надо сымать, - робко заметил помощник, - и так уже гипертрофировано..
- Погоди, - прервал его руководитель.
Дао легко всколыхнулось, затем задрожало мелкой дрожью; дрожью, которая перекинулась на манипуляторы, а с них на стены и потолок.
- Пошло-поехало, - сощурился довольный Конфуций Владимирович.
Игла, словно сошедшая с ума, начала выписывать на бумаге зигзаги с немыслимой скоростью. На мониторе отобразилось предложение, застыв, будто вкопанное перед точкой:
«...ть. Устыдился благородный муж гордыни своей, ибо древность и новизна не имеют различий в Поднебесной – как цветы разных видов растут все вместе в чайном саду императора.»
Пара XI. Мистик
Мягкий гул двигателя и беловатное марево панелей создавали вязкую атмосферу в кабине. Пилот, отключив нейтрино-ускоритель, медленно вылез из истребителя и словно поплыл по зияющей пасти ангара. При появлении в зоне действия детекторов фигуры в чёрном балахоне зажёгся яркий свет и на стенах венами вздулись неоновые надписи - "Быстрый телепорт!", "Новейшая модель синтетических глаз! 300х-увеличение, притягивающий луч! Детские модели!". "Да-а, ни черта не меняется," - усмехнулся с хрипотцой пилот, доставая из складок своей робы электронную сигарету и делая глубокую затяжку, - "Ни черта не меняется+" Дойдя до точки телепортации, он прошептал адрес и в тот же миг мириадами электронов разлетелся во все стороны. Очутившись у дверей бара "Пандемониум", он вздохнул, услышав в голове знакомый механический голос. "С вашего счёта снято 35 кредитов. Спасибо за использование нашего сервиса, мы надеемся увидеть вас снова!". Увидеть, ну-ну. "Хоть бы ветерану скидку сделали, ироды" - сквозь зубы злобно процедил обладатель балахона, пуская кольцо пара в воздух и, сплюнув, вошёл в заведение. За стойкой он сразу увидел своих старых и единственных друзей - Джека Потрошителя и Фрейда. Первый выстрелил в ответ приятно удивлённым взглядом и, засуетившись, нелепо замахал рукой (впрочем, нелепо - не то слово, которое было свойственно лучшему хирургу последних нескольких миллениумов. Его движения были филигранно-отточены, остры, как скальпель, и резки; другой вопрос, что возраст и алкоголизм давали знать о своём, посему последние пару десятков лет у Джека наблюдался тремор и общая дискоординация).
- Посмотрите-ка, кого я вижу! - вскрикнул Джек. Фрейд тоже поприветствовал друга:
- Эй, братишка, Морти, сколько световых лет, сколько ядерных зим! Давай, подходи, выпьем "Мегрецкую", угощаю!
Морти, усмехнувшись (под капюшоном этого нельзя было разглядеть , но эти двое входили в небольшую группу тех, кто видел его до поступления на службу и появления униформы и знали его повадки), подошёл к ним.
- Что нового?
- Да всё по-старому - грустно хмыкнул Джек, - разве что недавно нашёл набор хирургических инструментов. Доисторический, считай, создан был ещё до первой межпланетарной! И знаешь что? Они из стали, представляешь? Кто вообще догадался из такой хлипкой материи сделать инструменты? Хотя, помнится, был какой-то вид гуманоидов с хлипкими кожными покровами, да, помнится, я их даже резал в своё время. Эх, молодость+
- Минутку, это не о людях ли?
- Как говоришь?
- Люди. Ну, помнишь, планета Земля, я там стажировку проходил и ты залетал ненадолго, мы ещё тогда выпили неслабо и ты устроил натуральную бойню!
- А-а-а, точно! Это же ты ещё тогда иногда осечки давал и не сразу мог высосать душу! И ещё я тогда ведь косил под одного из их этих шарлатанов, как их, врачи, что ли, не помню, ну они ещё думали, что это они спасают людей! Да-а, сейчас-то ты профессионал уже, братишка, р-р-раз - и на кварки гуманоида! Хе, хотя теперь и души уже не нужны, другое топливо, понимаешь!
- Да-да! Кстати, раз уж ты вспомнил о тех временах - недавно вот нашёл такую вот штуку забавную, - говоря это, Морти достал книгу, печатную книгу типу тех, которые были на некоторых недалёких планетах лет эдак тысяч 8 назад - Вот, значит, нашёл я чего. "Библия" эта штука называется.
- Как же, как же, помню такую! - вмешался в диалог Фрейд - Очень даже хороший сборник анекдотов с этой твоей Земли! - говоря это, он засмеялся.
- Вот-вот - расплылся Морти в улыбке - Только в чём главная-то фишка: помнишь моего однокурсника Кристиана? Выпить любил ещё и вылетел с третьего курса.
- Знатный был дурак, помню!
- Ну так вот, он же всю эту Землю дурил только так! Прибыл на неё в моём корабле, как вы помните. Бомжевал он, собирал проточастицы и сдавал их. А однажды стал щеголять перед местными приматами - нет, вы представляете - ходьбой по воде и лечением всяких мелких болячек!
Раздался взрыв хохота и нечленораздельные фразы "Ой, не могу!", "Вот ведь они идиоты!"
- Ну вот, почудил он и по их календарю аж две тысячи лет под именем Иисус Христос у них был за "сына бога"! А они и живут-то всего около сотни, бедняги. Хорошо, что я узнал об этом из дневника одного их космонавта, по душу которого пришёл. Его так и забрали бы оперативники Конфедерации и сидел бы он по статье "Умышленное подчинение себе низкоразвитого вида", кабы не был другом мне! Правда, он раскаялся и оставил людей. А те даже и не заметили его отсутствия. Одно слово - амёбы.- хмыкнул Морти.
- А потом с Кристианом что сталось? - спросил Джек.
- А. Так это, умер он от передозировки палёной межгалактической 2 как раз за пару лет до окончания моей стажировки. Планету я бросил в чёрную дыру, кстати, а то стыдно за то, что там творил. - ухмыльнулся Морти. - Кстати о межгалактической. Бармен, наливай!
Смок Восточный
…а потом он исчез. Просто. Как будто и не было никогда этой сутуловатой фигуры, слегка непропорциональной головы на тонкой шее и этих необычайно умных черных глаз. Как будто не было всех этих разговоров по ночам, уткнувшись в разные углы одной маленькой комнаты. Ничего не было. И я стою в центре образовавшейся пустоты и смотрю на стол с чистым листком бумаги.. Почему он даже не оставил записки?..
[*яркий свет. размытые фигуры. белизна и бесконечная высота потолков.. чей-то мягкий голос* ]
Что это было?! Надо больше спать, видимо. Бессонница началась с тех пор, как я нашел этот диск в Его вещах. Глупо, наверное, связывать эти события, но факт остается фактом. Оставил себе на память. Странная, непонятная вещь, с кучей неизвестных мне символов теперь мирно покачивается на моей шее. Впитывает мой запах.
[*сквозь розовую дымку я вижу свет. сквозь розовую дымку на меня кто-то смотрит*]
Звезды стали ярче и их группки приобрели совершенно четкие очертания. Млечный путь – взлетная полоса в бесконечность. Кажется, я больше не умею спать. И, кажется, меня это давно не беспокоит. Беспорядок в вещах не всегда говорит о беспорядке в голове.. Я чувствую, как маленький человечек внутри неё все аккуратненько раскладывает по полочкам. Здесь у меня будут храниться воспоминания о детстве. Здесь - мои школьные шалости. А здесь..
[*дверь бесшумно отворилась и человек впустил в обширную светлую залу: «а здесь будет накапливаться новое»*]
- Артур, это ты?
Артур исчез два месяца назад, не оставив записки.
…
Я прекрасно научился производить мусор. И этот человек, что постоянно ворчит на меня, раскладывает по местам предметы. Как будто у предметов обязательно должно быть свое место. Большая теория предметов. Предмет перемещенный из определенного ему места в любое другое рождает хаос. Отсутствие предмета – рождает пустоту. Я прекрасно научился производить и то и другое. Готовлю себя, избавляясь от старого. Но избавляясь от старого, убедитесь, что за ним последует нечто новое..
Ворчащий человек – это мой новый сосед по комнате.
[*со стороны земля выглядит очень красиво. со стороны моей родины она не видна вовсе. сутуловатые фигуры. непропорционально большие головы. дружелюбные улыбки. они все мне знакомы.. они – это я. я – это сознание многих*]
Слова должны попадать в нужные предложения. Слова одного должны рождать мысли другого. Мы уже знаем многое. Мы еще не знаем так много. Жизнь зародилась из хаоса. Хаос рожден перемещением предметов. Предмет появился из пустоты неба. В предмете находились многие. Немногие родили новое. Большая теория предметов..
Жаль, что мысли не отпечатываются на бумаге.
[*тебя ждут*]
…а потом я исчез, оставив груду ненужного хлама после себя, в которой уже роется мой недавний сосед.. Примерь это..
Я – это сознание многих, запечатанное в одном маленьком диске.
Пара XII. Надцатое мартобря
Если рождение ребёнка - это начало человеческой жизни и человечества вообще, то в чём его конец, если на смерти ребёнка мир не заканчивается?
Джил Мёрфи был солипсистом. У него не было детей и жены, потому что он не хотел семьи, всё так просто. "Честно говоря - писал Джил в своём дневнике - я вообще не вижу смысла в детях. Что будет с ними, если я умру? Они исчезнут. Да и зачем мне дети, не обладающие собственным сознанием, но живущие в моём? Неживые".
Джил был богат. Его отец, промышленник из Питсбурга, оставил ему большое наследство. "В наших Голливудских фильмах главному герою даётся огромное богатство, лишь для того, чтобы режиссёру было проще показать его характер и жизнь. Так случилось и со мной".
Джил был благодарен своему старому отцу. Его звали Гастоном Мёрфи. Он то и привёл сына к солипсизму разговорами в гостиной под треск огня, ломающего дерево. Тогда он ещё шутил, что напоминает себе Рузвельта в 33-ем; тот тоже вёл "Беседы у камина". Да и, в общем-то, разницы не было: тебя слушает целая страна или же один человек - если это твой сын. Гастон хотел знать, что будет с 20-тилетним наследником всего его состояния, если он умрёт.
Были похороны. На его могиле до сих пор цветут гвоздики.
Оставшись в одиночестве и особняке, набитом прислугой и мебелью, Джил проводил вечера, читая отцовы мемуары, и приходил к выводу, что отец ошибался, что жизнь старика началась с рождением его сына, что истинным создателем всего этого мира является он сам. Джил Мёрфи.
Осознав своё могущество, он стал познавать все прелести жизни.
Джил никогда не любил, был любимым и пользовался этим. Женщины в его жизни были такими, какими он хотел их видеть. "Моё сознание само выдаёт настолько интересные экземпляры, что я удивляюсь самому себе. Порой мне становится даже скучно".
Однако два вопроса терзали его мысли. Вот очередная запись из его дневника: "Зачем созданный мною мир так огромен, и нет предела его космосу, бесконечным галактикам, мириадам звёзд; зачем он так необъятен, если я не могу достигнуть его абсолюта, познать его полностью?" Не один вечер, в халате и размышлениях, он проводил у отцова камина. Думал об астрологах, потом о Да Винчи, Циолковском. Так назрел второй вопрос: "Все эти великие люди: Эйншейн, Гегель, Дали+ люди, чьё сознание создавало вещи, оставляющее прочих людей за границей доступного, - кем были они? И почему их больше нет?" Он терзался, осознавая, что никогда не создаст великого произведения искусства, и успокаивал себя тем, что всё уже создано для него.
Потом длительное время Джил не вёл дневника. В его жизни случилась встреча с женщиной, которая не верила ему, не понимала его, но любила его и этот мир. Но за этот мир она никогда не сказала (бы) Джилу "спасибо".
Её имя сухо - Хелен. Она называла себя Хелли и временами напоминала Hell. Она не считала себя прообразом гомеровской Елены, хоть и ждала забытого мужа-моряка, может быть уже потонувшего. Извещения о его смерти ей так и не пришло. Как необычно бывает, оно затерялось на почте и пришло на адрес старой подслеповатой прислуги-старухи, которая, перепутав буквы, уже схоронила своего живого сына, пролив изрядно слёз. И, как оказалось, не зря: он не доехал до дома.
Уже сказано выше: Хелен любила Джила. Не за богатство, эгоцентризм и космогонию, но за то, что он не застёгивал пальто морозными вечерами и сломанными холодом пальцами; за простое человеческое тепло и доброту к ней.
Подруга его детства, она однажды встретилась с ним голосами, когда телефонные линии по ошибке потеряли направление и встретились в точке C. История ясна.
С нею Джил был тихо счастлив, как может быть счастлив уставший и насытившийся древнегреческий бог. Она говорила ему: "Я хочу, чтобы ты не замерзал, ни в пальто, ни в коем случае". И стилистические обороты её речи, словно запятыми, наворачивали ямочки на его щеках. Грела его. Хелен, Хелли, Hell.
Без неё Джил уставал от самого себя. Мысль о том, что Хелен лишь плод его воображения; что она исчезает, как только он закрывает глаза, и вновь появляется, когда открывает, шла наперекор его положению о мире. Невыносимые расставания, даже когда она уходила в душ или засыпала раньше него, вызывали в голове эту Мысль.
Однажды Джил кончился. Он сказал:
- Не могу любить тебя, Хелли.
- Но почему, Джил?
- Потому что тебя может не быть.
Хелен ушла и больше никогда не возвращалась. Так просто. А нелюдимый Джил вернулся к треску огня, ломавшего дерево. Превозмогая боль быть богом, он перелистывал свой дневник, свой единственный артефакт - доказательство его жизни, так и не брошенное в камин, и- да что таить - плакал. И никто его не слышал, кроме старой подслеповатой служанки (бывшей ещё при его отце), которая похоронила своего сына под чужой смертью.
Так прошёл год, ровно тысяча дней со дня встречи двух голосов Джила и Хелен, когда нелюдимый Джил умер от горя.
На его могиле до сих пор цветут гвоздики.
Глю не сдал
но четкая канва (что оч важно для восприятия) и хорошая сравнительная параллель с размазанными, но интересными персонажами, дают хороший текст
Похожие темы на: Третье Первенство Прозы. Третий Тур. Работы.