Степан Chemicadze
Цок. Цзинь. Шшух. Цок.
Кто-то в насмешку назвал азот
Газом безжизненным;
Кто был тем шизиком? –
Химии явно не знал азов!
Без – Жизни. А – Зот.
Что это было – глупость, нелепость, стёб?
Но – без азота все в ящик давно сыграли б:
Нить ДНК не свернётся двойной спиралью,
Мозг не проснётся, пшеница не прорастёт;
Впрочем, реальность азота, увы, столика:
Закись, гептил, аммона́л, динамит, селитра,
Бомбы-снаряды всех мер, мощностей, калибров;
С этой позиции вправду азот – А-Зот.
Воздух – запас удобрений, тепла, пластмасс;
Воздух – сегодня он съеден, сожжён, спрессован;
Город заполнен кислотным аэрозолем –
Так что ни выдумщик-шут, ни король-фантаст
Знать не могли, что утонут в неоне скверы
Вовсе не в целях эстетики эфемерной:
Просто однажды останутся в атмосфере
Только неон, аммиак и угарный газ.
Цок. Цзинь. Тук. Трям.
Бьёт удивительный звукоряд
Ярко и хлёстко
И броско разносится
В синем тумане нашатыря.
Шпильки прозрачные – розовый плексиглас –
Цокают звонко по радужным вязким лужам;
В бледном пространстве химически-безвоздушном
Образ – блестящ, беспорядочен и цветаст:
В клетчатой, выше колен полимерной юбке,
Куртка, колготки в горошек, в ушах – "малютки";
Шея и плечи – в узлах герметичных трубок:
Плотно к лицу прилегает противогаз.
Тени на карих глазах, за спиной – рюкзак;
Девушка сквозь запотевшие окуляры
Смотрит на мир, что измаран, иррегулярен,
Лисье-хвостат и неоново-полосат;
Молнии бьют в пероксидно-амидных тучах.
Хаос воло́с, обесцвеченных вопиюще,
Держит пластмассовый обруч-кошачьи-ушки:
Тихо звенят колокольчики на концах.
Цок. Цзинь. Трям. Цок.
Мир покрывает живой узор;
Но полимерная
Маска посмертная
Нанесена на его лицо.
Эпилептичной рукой прорисован фон,
Девушка бьёт каблучками по тротуару;
В небо уходят тернистой кривой тиарой
Здания разных оттенков, высот и форм;
Кто их возвёл, на закате какой эпохи,
Чтоб отделить фараонов от скоморохов,
Сколько при этом потратив люминофоров,
Ей не ответят ни бог, ни хроматофоб.
Дальше – от центра к бесцветному рубежу
Вниз по холодным ступеням легко и ловко
В бездну фавело-трущобных квартало-блоков:
В мир где царят полумрак и машинный шум.
Двери в жилые шахтёрские катакомбы
Чётко помечены красно-зелёным ромбом:
Сложно представить, как много проли́то крови,
Чтобы раздать ярлыки – кто король, кто шут.
Цок. Трям. Цзинь. Цок.
Радио-нефте-кислотосток.
Громко до одури,
Тёмные контуры,
Флуоресцирующий цветок.
Юноша – с виду ни капли не балагур:
Чёрный рабочий комбез, респиратор чёрный,
Волосы – чёрно-растрёпанная корона;
В берцах шагает по чёрному желобку.
Вот она! – девушка-обруч-кошачьи-ушки;
Юноша замер, прищурился, улыбнувшись.
Да, говорят, но хотя однозначно врут же –
Раньше считали улыбкой изгибы губ.
Пальцы, с которых проблема стереть мазут,
Мягко коснулись ногтей с бирюзовым лаком:
Девушка вздрогнула – мило, тепло и сладко;
Скажут зануда-старик и дурак-плясун,
Мол, целовались когда-то совсем иначе.
Страшно подумать, как нужно хотеть болячек,
Чтобы под липким неоново-аммиачным
Жгучим дождём добровольно снимать химзу.
Цок. Тук. Цзинь. Цок.
Чёрная чёлка наискосок,
Острые кончики,
Звон колокольчиков,
Двое шагающих в унисон.
В тайном отделе их дело задвинут в стол,
В страшной графе "ненадёжность" поставят прочерк:
Он – не повстанец, не гений, не шпик; не хочет
Город избавить от гадов и нечистот;
Да и она – нормальна по местным меркам,
Память в порядке, не робот из полимеров,
Нет, не андроид и даже не дочка мэра;
В целом, она без заскоков и он простой.
Улицы, припорошённые поташом,
Встретят героев без выдуманных запретов:
Между мирами – неоновым и бесцветным –
Вдруг без следа, без рубца затянулся шов.
В тёмной глуши и у ярких дверей высоток
Прежнего воздуха в долях порядка сотой.
Только а важно ли сколько вокруг азота,
Если двоим так спокойно и хорошо?
Может, однажды случится второй Содом,
Вряд ли при этом хоть кто-нибудь будет в шоке:
Лягут в единое "бито" король и джокер,
Если разрушится карточный домик тот;
Только уверенность пляшет по-скоморошьи:
Мир без азота не мёртв и не безнадёжен,
Если в кислотно-токсичном клейме на коже
Вдруг распускается снова живой цветок.
Цок. Цзинь. Трям. Треньк.
В этом рассказе морали нет.
Просто бывает, что
В жизни случается
Яркий
Неоновый
Хэппи-
Энд.
Метатезис
я зашёл в магазин бесполезных вещей
и нашёл в нём себя
недобитой мишенью на рубеже,
взятой с собой ради забавы
или на память
о единственном промахе
непонятно кого,
может быть, бога,
чьё стадо коровок
кормится в пост
на стаде его коров –
здесь из растительности
только леса,
льнущие к серым джунглям
аптек и кондитерских,
после которых колесят
от манчестера до мэдчестера
с глазами круглыми,
оставаясь на месте.
табачный джинн,
тлеющий на кончике волшебной палочки,
дарит свежий воздух не кувшинами,
а по три глотка жалких.
такая атмосфера
заталкивает в бары,
где много суеверий,
где разливается красное по ауре
и тротуарам,
и сточным канавам –
продолжению гло́ток,
истошно взывающих
о помощи
из болота.
в этом ежедневном хэлло́уине,
в этой комедийной трагедии
стану заслуженным клоуном –
джокером –
серебряной пулей против этих,
пьющих кровь, как у брэма стокера,
королей и их мелких сошек.
оловянный солдатик не справится:
в этой партии
олигархия –
не семиголовая мышь,
а восьмиликая каракатица.
здесь по два лица
у каждого подколодного:
одно на виду у всех,
а другое держат в руке,
чтобы было листать
удобнее
наш мирок плоский,
разложенный по стопкам,
и единственный способ
достичь глубины –
собираться в карточные домики,
а не скулить и ныть.
но домики рушатся –
в них нет иерархии –
в них шестёрочьи туши
с бубонами яркими
соблазняют прелестных дам,
покупая им яблоки,
со времён адама
превращая лолиту в лилит –
и обратно –
самый надёжный социальный лифт.
но самый асоциальный лофт –
гроб-муравейник на пять сотен голов,
где я/мы
с девяти до пяти
роем ямы
и садимся в котлы,
чтобы не рубить, а кипятить
манжеты и белые воротники –
самые модные колодки
для позорных столбов.
ведь куда ни кинь себя –
здесь везде разум примата,
а хотелось бы примата разума,
хотелось быть выше травы примятой,
не выброшенным,
а многоразовым
остриём пассивно-прогрессивного общества –
не растущего, а разбухающего,
до поры не усопшего,
но ему куда ещё?
если всё переплетено и перепутано,
а королевская атрибутика –
бездонный карман
и повязка для глаз,
чтобы гуманно
и безнаказанно
не-вершить не-су́дьбы –
а ответное правосудие
видеть из-за хрустальной брони
шутовской пантомимой.
и я героем не стану –
понимаю всю свою обходимость
и недостаточность –
ведь здесь угнездились
подлецы всех мастей,
а я не хит, не феникс,
не чёрный, не красный, а серый,
исчезающий в темноте.
поздно начинать сначала,
местный дилер не даст картбланш
не потому, что жалко,
а потому, что на меня свой план.
не смогу быть шестёркой
или парой кому-нибудь.
будет достоинство стёрто,
если надвое не порвут,
а любые перетасовки
замешают меня в толпу
одинаковых рубашек уродских,
продолжающих броуновский путь.
и тебе тоже сдали мёртвую руку,
чтобы дёргать колёсико мыши.
прочитал, молодец, перешли другу,
а я вышел.
