А.ПРОХАНОВ: Вот, он загорелся таким светом, что спалил всех этих мотыльков, всех этих однодневок, весь либеральный планктон, который в то время, когда он мученически выступал в суде, готовясь к кандалам и ссылке, вся эта либеральная оппозиция отдыхала на островах, грела свои животы на теплых песках. Она себя ужасно ведет, наводняя интернет снимками тех яств, которые она вкушает. Например, вот, скажем, Ольга Романова, мученица, казалось бы, такая. Она получила, наконец, долгожданного мужа, она поехала отдыхать в какие-то экзотические страны, присылает оттуда не политические манифесты, которые грозят уничтожить Кремль, а снимки каких-то эскимо, каких-то шариков вкусных и сладких. Где Собчак? Где наши витии могущественные? Где наш весь интернационал Болотный?

Остался один русский мужик, который идет.

О.ЧИЖ: Ну так а вина Навального-то в чем? Почему же он их уничтожил?

А.ПРОХАНОВ: Он своей силой, своим лидерством, свой аффектацией стал единственным лидером. Все остальные слиняли. Он их сжег, он их уничтожил, он показал, какое это ничтожное племя, какая это ничтожная, по существу, поросль, которая высыхает при первом же палящем луче солнца. Это интересная феноменология, но не главная.

Главная феноменология состоит в том, что он, будучи совсем еще недавно кумиром Болотной площади, он в силу того, что Болотная площадь испарилась в это время, он становится таким, общенациональным лидером оппозиционным.

О.ЧИЖ: А она испарилась, вы считаете?

А.ПРОХАНОВ: Он становится, потому что он костит и костерит, и сражается с этой тьмой, с этим кошмарным игом оккупационным, с этой коррупцией, которая уничтожает страну и является ненавистной для практически всех слоев общества, даже для самих коррупционеров, и он бросает перчатку этому страшному монстру. И став таковым, повторяю, он перемещается из области либерально-болотной в область такого, общенационального персонажа.

К тому же вот это его мученичество, которое ему создает власть (не знаю, для чего она это делает, не могу понять), вот это мученичество – оно, конечно, привлекает к нему симпатии множества простых русских людей, которые обожают мучеников и готовы простить мученику все вины его немученического периода.

И в этом смысле Навальный становится магнитом, серьезным центром притяжения тех сил, которые до последнего времени болтались в таком безвоздушном политическом пространстве, не имея цели, не зная, по какому гравитационному лучу им двигаться. Они сейчас будут двигаться в сторону Навального. К тому же им будут помогать.

О.ЧИЖ: Магнит для них?

А.ПРОХАНОВ: М?

О.ЧИЖ: Магнит для них?

А.ПРОХАНОВ: Ну, вот, это такая гравитация. Гравитация усиливающегося лидера. По мере того как лидер усиливается, усиливается гравитация и на эту гравитацию летят всевозможные там осколки прежних планет, прежних разорвавшихся болидов и метеоров. Я думаю, что к нему будут притягиваться фрагменты расколотой нашей элиты, к нему будут притягиваться фрагменты нашего бизнес-сообщества. К нему потянутся, ну, морщась, конечно, и корчась, не прощая ему Русские марши, к нему будут тянуться и наши либералы-политики. К нему потянутся финансовые круги, он станет очень серьезным объектом для поддержки со стороны американцев, Госдепа.

То есть выстраивается так называемый параллельный центр, выстраивается параллельный центр. Пока что его потенциал несравнимо слабее потенциала Путина. Слабее. Но над этим потенциалом они будут работать.

О.ЧИЖ: Потенциал харизмы или что? Что это такое?

А.ПРОХАНОВ: Влияния, веса, популярности, притяжения. Если у Путина в руках вся мощь государственного управления, то у Навального в руках вся мощь фактора популярности как таковой, и, конечно, мощь Госдепа. Это вещь, сравнимая с организационной мощью Кремля.

То есть Навальный – это оружие. Навальный превращается в очень серьезное организационное оружие, которое направляется против сегодняшней российской власти. Повторяю, во многом власть сама создала это оружие по недосмотру как всегда, по недомыслию.

И я подумал, чем бы сейчас власть могла себе облегчить эту ситуацию? У меня напрашивается такой вывод: она могла бы сейчас немедленно арестовать Сердюкова. Она могла бы немедленно вместо того, чтобы коллекционировать эти бесчисленные воровские дела Оборонсервиса (а их там, наверное, 2 миллиона, их можно коллекционировать на протяжении всего столетия), она должна немедленно дать им скорость (этим делам), провести эти процессы так же быстро, как она провела расследование казуса с Кировлесом, и арестовать всех виновных. И тогда власть будет выглядеть как реальный борец с коррупцией, гораздо более мощный и сильный, чем сам Алексей Навальный.

О.ЧИЖ: Ну вот смотрите, а власть про Сердюкова – она, ведь, не забывает, и адвокат его говорит, что следователи пытались его допросить, но он от показаний отказался.

А.ПРОХАНОВ: Ну, это же паллиатив. Сердюков издевается над всеми. Вот, он прилетает из Парижа на своем самолете, от него пахнет духами прекрасных парижанок, он приходит, смотрит своими оловянными глазами на лебезящих следователей и отказывается давать показания. Через полчаса он уходит, опять садится, наверное, на свой самолет (я предполагаю)... А, может, это дельтаплан, а, может быть, это еще какой-нибудь аппарат воздушный, беспилотник, потому что Сердюков на беспилотниках только летает, вы знаете.

О.ЧИЖ: Стелс.

А.ПРОХАНОВ: И опять улетает в Париж. Но если бы власть арестовала бы его или, например, перед выборами московскими, на которых, конечно, лидирует Собянин, если бы она вдруг устами Собянина, например, стала расследовать злодеяния лужковского периода, если бы она ударила по этому спруту, по спруту московской мафии страшному, который не прекращает свое действие, который существует везде (в строительном комплексе, в искусстве, в градостроительных операциях, в озеленении), тогда это была бы мощная контригра, контратака.

О.ЧИЖ: То есть власти нужно сделать акцент на том, на чем в свое время сделал акцент Навальный, то есть на коррупции? На этом поле отобрать у него...

А.ПРОХАНОВ: Он сейчас в глазах народа, он – борец со страшным злом. Он такой, как бы, Георгий, вонзающий в эту пасть этого страшного змея свое копье. Это должна сделать власть, и она сделает это эффективнее гораздо, чем Навальный. Навальный только говорит, а власть могла бы реально арестовать этих людей, этих страшных людей. Вот это есть форма борьбы с оргоружием. Это могло бы быть ответом власти на их удар по Кремлю. Это контрудар Кремля.

О.ЧИЖ: Ну а что там произошло, все-таки, 18-го числа? Не так часто у нас...

А.ПРОХАНОВ: Ну, я вам расскажу – я же был при этом. Значит, 18 числа сидит Навальный вальяжно, пьет кофе, говорит «Ну, это последняя чашечка кофе перед тем, как меня упекут, где будет только один жидкий чай и всё». И вдруг в этот почти уже застенок, где на стене висят наручники, он массирует себе запястья, он мажет себе запястья кремом, мастиками, чтобы эти наручники не травмировали эту нежную кожу правозащитника, вдруг в эту комнату врывается фельдъегерь, весь в пене, коня загнал, шпоры его гремят, его военный сюртук в кляксах грязи, один ус оторвался, глаза блестят умоляюще.

Он обращается прежде всего к прокурору и говорит ему: «Братан, перестань валять дурака. Депеша вот тебе. Раскрывай конверт». Он вскрывает конверт, ломает все 7 сургучных печатей, достает лист бумаги и, о боже, на нем ничего. Это пустой лист бумаги.

Может быть, это симпатические чернила? Может быть, это такая тайнопись? Он достает зажигалку, начинает прижигать эти листы бумаги, и вдруг на них выступает надпись «Свобода Навальному» и подпись «Антон Орехъ». И все срабатывает моментально: он оказывается на свободе (Навальный), уже литерный поезд, уже путь, усеянный розами, уже встречи на перроне, сам Собянин встречает его, подает ему руку и они грациозно двигаются по перрону к победе то ли Собянина, то ли Навального.