Двадцать восьмое декабря, тридцать восьмой год,
Дагестан, перебитая страна восторга,
Где-то в городе Избербаш давит восход,
На свет людской пришел Анатолий Сливко.
И не было боли там, среди жителей города,
И не было мыслей даже, ведь он был так дорог им,
Впереди на шаг он шел будто бы он тут отрок,
И не потакать он вел себя, а быть опорой.
Пятьдесят девятый год, армия, боль, восток,
Норовит наложить руки, на минимальный подход истёк,
Эксперименты рукоблудия – анти доход,
Потеря влечения к женщинам вот он исход.
Не было бы воли его, если бы не туризм,
Всёпоглощающую страсть ещё видно эскизно,
Но после перемены его личной жизни так точно,
Говорит о том, что уже близка его мечта.
Будто бы на меры малых идей он кричал безбожно,
На минимуме сил, как на лимит он давил ножной,
После всего медицина как трость,
Давила на мозг, но полеводы его, всё равно взялись за злость.
Шестьдесят четвёртый год первый эксперимент,
Всё было в первый раз, манит сладкий запрет,
Но послевкусие – смерть, горечь и крест,
Заставило думать, но мозг дал обратный ответ.
Возбужденный, тревожный не маленький Толик,
Уже не в состоянии скрывать в себе все вопли,
И где-то между фетишизмом и некрофилией,
Его облик завис так плотно на красной линии.
Слышны были лишь звуки проектора,
Крутились фильмы, где скрывались тайны лектора,
В душе страсть, на лице отточенный взгляд,
В зеркале он, губы шепчут уже час подряд.
Не видимо то, что было. Грех, зависть, ирония,
Здесь он директор, там он убийца в глав. роли,
Эмоции так наполняют глаза радостью,
Эйфория, потеря разума и пусть…
Всё было столь безнадёжно и робко, строптиво,
Где-то в подсобке он забирал души в могилу,
Храня истину на кассетах, и на голых стенах,
Его жизнь была навсегда заключена в тень их.