Три России

О чем сигнализирует гражданская война на избирательных участках и как дальше жить в такой стране

Если до вчерашнего дня это выглядело теоретизированием, то теперь окончательно ясно: Россия разделилась на три части. Если упрощенно: первая, бессловесная — знакомые по трансляциям их УИКов чоповцы, строители, заводчане, учителя, врачи (не все, конечно же), нижняя часть среднего класса, которых принудили открепиться и помочь избранию Путина, а они не очень и сопротивлялись. Вторая — те, кто заказывал музыку: чиновники и силовики, которых устраивает феодально-демократическое устройство страны — потребляем по-европейски, зарабатываем по-азиатски. Третья — средний класс мегаполисов, протестующий с разной степенью активности.

Со стороны эти три группы выглядят как садо-, мазо- и марсиане, шокированные тем, что на исследуемой ими планете такие отношения. Их объединяет разве что паспорт и злость друг к другу. Вчера эта злость выбралась из сферы разговоров за бутылкой в область действия. Архаичная Россия в лице комиссий и полиции защищала свой уклад, а наблюдатели, подобно птицам из Angry Birds, атаковали ее. Взять, например, дневник Никиты Максимова, УИК №1797:

8:32. «Уже зафиксировали три нарушения! Запрет видеосъемки. Не подшитые листы. Удалили члена УИК с решающим голосом. Нарушений тьма. Горячий УИК. Я буду следующим».
Читайте также:
Ключевые слова

выборы 4 марта | наблюдатели | насилие

9:57. «Меня избила полиция. Идет война на УИКах».

11:03. «Идет полная фальсификация. Людей с открепительными встречают у входа со словами: «Вы с открепительным, проходите сюда», — и за руку проводят. Охрана смеется над тем, что меня избили. Радуются нашей беспомощности. Ничего не изменилось».

14:24. «Ура. Ура. Полки увидели Петра. Главе ТИКа предложили уйти в отставку. Экстренное собрание. Меня допрашивает милиция!»

15:10. «Избила полиция. Увезли. Пока ехал, назвали уродом и издевались надо мной. 28-е отделение».

16:03. «Все болит. Попросил скорую. Не вызвали. Тел сел. УИК 1797 — идут фальсификации. Пишите в прокуратуру. Вызывайте милицию. Сами приезжайте и пикетируйте. Я участок не удержал».

Или взять случай в Железнодорожном, описанный на OpenSpace:

«На участке №50 города Железнодорожного избили репортеров-наблюдателей газеты "Гражданский голос" Елизавету Клепикову и Данилу Сухарева. Они отправились подавать жалобу в ТИК. Вышедшие из ТИК люди жестоко их избили, отобрали фото- и видеоаппаратуру, все это происходило на глазах у сотрудников ДПС, которые не вмешивались. Еще двоих удаленных наблюдателей избивали "так, словно хотят убить". Потом их куда-то утащили. Имена похищенных: Антон Иващенко и Ильдар Даден».

Прежде чем думать, как протестовать дальше, самой малочисленной из Россий надо разобраться в себе. Истории с наблюдателями, как и гражданское беспокойство последних месяцев, выглядит дурным сиквелом Стругацких о прогрессорах. «Более лучше» развитые персонажи, мучимые неудовлетворенным чувством справедливости, хотят ускорить развитие отсталого социума. Стоит ли вмешиваться и брать ответственность за сирых и нагих? (Это не только москвичей волнует. Например, на стенфордском курсе MBA студенты каждый год пишут эссе на схожую тему).

Есть популярная точка зрения, что «прогрессорам» нельзя вмешиваться в эволюцию из рабов в граждан. Мол, наблюдателям стыдно доканывать несчастных теток из УИК. Тетки исполняют свою часть общественного договора — необходимый результат выборов в обмен на бедную, бесправную, унизительную даже в качестве предложения стабильность.

Однако наивно считать, что эволюция идет и скоро тетки начнут гореть духом за демократию, а их дети вообще и знать не будут, что такое вертикаль. Теплились надежды, что мостиком, по которой мазо-Россия может пробежать мимо садо-России — в объятия к прогрессивным деятелям — выступит интернет. Однако события последних месяцев высветили иное.

Социальные сети могут влиять на вкусы пользователей – через удобство, простоту и логику интерфейса, обращение на «Вы» и так далее. Они способны облегчить коммуникацию между условным гением, прозябающим в Михайловском с видом на брошенную мельницу, и условными интеллектуалами, которые помогут ему развиваться дистанционно, а со временем вытащат в столицы.

Но во-первых, избрание Путина в первом туре показало, что монополия на доставку информации, которой мазо-Россия верит, сохранили федеральные телеканалы. А во-вторых, интернет не лечит наследственные недуги. Это как поместить больного хронической депрессией в уютную больничку — ему не станет лучше, потому что он страдает от ада в себе, а не во внешнем мире.

Наш маленький ад заключается в том, что рабство не вылечить потреблением, кредитами, отъездом "на морько". Прованс пахнет майонезом провансаль. Поколение, для которого эти выборы стали первыми, лайкает демотиватор про Путина во «ВКонтакте», но ему нечего противопоставить силам, действующими в окружающей реальности – вбросам, автобусным экскурсиям и так далее.

Совокупные 90% Путина, Зюганова и Жириновского при немаленькой явке указывают на то, что разрыв между тремя Россиями драматичен и не сокращается. Что уж там, Путин победил в Москве – даже если минусовать вбросы. «Прогрессоры» — не лед под ногами майора, а лишние люди.

Инкорпорация в систему превращает их в фаталистов. Идея похода с Пушкинской на Кремль плоха не только потому, что кровь никому не нужна, но и потому что лишние – не нужны.

Они и сами не без греха: например, были излишне брезгливы и проповедовали сами себе в Facebook, хотя известно, что искомая аудитория сидит во «ВКонтакте». Теперь даже духовный лидер Навальный осознал, что быстро ничего не произойдет. Как говорил Ерофеев (Венедикт), «все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян».

Эта растерянность – первая поствыборная эмоция. Она парализует – действительно, ради кого страдать, если 90% устраивает садо-мазо?

Когда цифры буквально кричат об этом, становится ясно, что «лишних» и Россию бюджетников все-таки кое-что объединяет – чувство безысходности. Стоит ли говорить, что лучшая таблетка от него – выход на площадь. С последующим осознанием, что с хроническими болезнями тоже живут и изобретают способы, как лечиться дальше, если очевидных рецептов нет.