Я теперь хотел бы спеть Вам про то, как ласкает тёплый ветер кожу, которая, забыв давно любую нежность, растрескалась от долгих странствий. Поведать мне хотелось бы, как мягко дыхание ночной прохлады на вспотевшем и иссушенном бедой лице. Всю жизнь готов отдать Вам для любых экспериментов, берите кровь мою, что цвета чернозёма, берите плоть. Нужна душа? Потехи ради даже, мне не жалко! Берите и носите по карманам по алому и рваному лоскуту. Из этих обрывков раньше, эх, раньше… Тогда ведь и не было даже швов. Раньше моё полотно было прочней оков!
Но, что теперь. Я жалок, нежен. Шрамы мои скорее белёсы, чем красны. Я, разменяв по десять рублей, миллион умных слов продавши, бегу… И ведь счастливым бегу, смеющимся. Только сумасшедшему смех сей понятен. Я, который когда-то в бреду разбивал сотни тысяч плачущих башен. Да, устал. Неловок, право, так и есть. Но хватить прятать по кустам своих настоящих идей мелочь. Передохнул, пора и в путь, в дорогу. Собрался, корка хлеба, гребень, обшарпанный бутыль вина.
Мои последователи, быть может, пойдут по золотым коврам, которые блестят ярче руна. Быть может, но, скорей, мертворождённым будет любой, кто шагнул за мной. Руда, где же она? Исчерпана. Нет руды для слов красивых, изощрённых. Но, наверное, и сухим слогом можно нищим спину потереть. Они будут рады, ведь забава! Мягким и шершавым «мадмаузазель» отцарапать язвочку на теле. Будь у меня ещё слова, удобней, их бы тоже непременно я пустил бы в ход. Только нет руды, исполнен всем предвосхищенный, назначенный конец.
Слов и шахта запустела неожиданно. Вот чего бы следовало мне и ожидать. Это ведь не каждому поведано, что алмазы можно из души больной киркою добывать. Чья душа свободна – тому радость – гни себе позвоночник пред комками грязи. Чья душа нагружена тоской – вы обязаны взять в руку острый скальпель. Режь, кромсай, всего не жалко. Разве есть на свете то, чего на самом деле жаль? Нет, ответишь, дочитавший до последнего абзаца, и, дрожа, вонзишь в себя мерцающую в огне покрасневших глаз и жаждущую сталь.
Это цвет не красный, это – наслажденье. Так психологи не устают твердить нам за сеанс. Но какой же странный рай является при кровопускании, когда нарождается смертельная печаль.
Реинкарнация старой мечты. Вот оно! Вот где упал солдат красного слова, представитель пиитов, не успев взглянуть на календарь. Если присмотреться – это нарожденье света, это – светопреставление и блажь. Если не присматриваться, кажется, что где-то намазывает толстым слоем кровяной паштет на губы рвань.
Осиротевшие, вот оно, здесь! Это она пришла, чтобы накрыть зонтом с зеленью наши края. Весна! Силы меня покидают, я умираю. Весна! Вновь родила меня эта огромная, мягкая, тёплая мать.


сени сени сени сени сени сени сени