Не кризис жанра, а тренировки

Сумасшедшее обвинение
Раздражаясь с каждой секундой, свидетель нервно щёлкал ручкой и перебирал волосы на лбу. Таким образом были заняты обе его руки. Возможно, никогда никто не увидит его таким беспомощным как сейчас.
- Я точно видел. Я уверен.
- В чём Вы уверены? Что Вы видели?
- Боже мой!
Бросив ручку, обеими руками он хватается за голову, волосы, мокрые от пота, слипаются под его пальцами, отчего теряется весь вид его причёски.
- Вы не могли бы открыть окно?
- Мы в подземном этаже, здесь нет окон.
- Включите же тогда кондиционер!
- Кондиционер работает на полную, просто сегодня очень жарко.
Оттягивая воротник рубашки, он пытается хоть немного замедлить потоотделение, весь промокший, он сидит на стуле уже четыре часа.
- Я хочу лишь сказать, что я сообщил Вам обо всём, что знаю. Я больше ничего не знаю, кроме того, что Вы от меня услышали. Я, честно говоря, уже ничего не понимаю. Так жарко!
Он вскидывает руки к потолку, как оказалось, этой комнаты под землёй, ощущение этого обострило желание вдохнуть свежего воздуха.
- Просто мы не услышали ничего вразумительного. Нас интересуют конкретные факты, что-нибудь, что имеет отношение к делу.
Он смотрит мельком на столпившихся вокруг стола. Четыре крупных мужчины в застёгнутых пиджаках поочередно становятся напротив него, упёршись руками в столешницу из лакированного дерева, и вперяют взгляд куда-то далеко позади его затылка. Абсолютно бессмысленный взгляд, абсолютно.
- Не понимаю, как я ещё могу Вам помочь.
Мужчина напротив повторяет:
- Ничего вразумительного…
Молодой человек на стуле, в рубашке и брюках, пиджак давно висит на спинке стула, является допрашиваемым по делу. Уже четыре часа повторяется одно и то же – мужчину напротив сменяет другой, который, тут же становится напротив допрашиваемого и повторяет одну и ту же фразу, уже двенадцатый раз:
- Кирилл, мы в затруднении, мы бы хотели, чтобы Вы помогли нам в раскрытии дела, чтобы Вы сотрудничали, хотим, чтобы Вы рассказали нам всё…
- Уже четыре часа, четыре часа вы держите меня здесь, я хочу в уборную, я хочу освободиться, выйти отсюда и дышать свежим воздухом, хочу встать с этого жёсткого стула и пройтись…
- Успокойтесь, пожалуйста…
- Нет, не успокоюсь! Не успокаивайте меня! Я не могу быть спокоен, я чувствую себя заключённым, но я ничего не сделал. Вы ничего, ничего мне не говорите. Я лишь сижу здесь и пытаюсь понять, что вы от меня хотите. Почему вы не объясните мне, что вы от меня хотите?
- Кирилл, прошу Вас, ведите себя спокойнее.
- Сколько можно!
Он выдыхает с шумом воздух и вытирает вспотевшие ладони о брюки, ищет у себя в карманах носовой платок и не находит, его вынули ещё при входе в это здание, как и все остальные вещи из его кармана, в том числе несколько монет, жевательную резинку и коробок спичек.
- Я всё сказал, я сказал всё что мог, Вы меня допрашиваете, хотя я не виновен, даже не подозреваемый. Вы просто меня допрашиваете, без всяких причин.
Потирая уставшие глаза обеими руками, Кирилл чувствует, что руки его дрожат от напряжения. Стул настолько жёсткий, что почти невозможно облокотить спину, невозможно опустить руки на колени, приходится держать их на поверхности стола. Влажные дрожащие руки Кирилла из-за этого выглядят такими беспомощными на лакированной поверхности, освещаемые ярким и жёстким светом ртутных ламп.
- Вы сами себя задерживаете.
Толстое лицо, гладко выбритое, серьёзное и ничего не выражающее. На нём голубые глаза, скрытые за тонкими прямоугольными очками с еле заметной металлической оправой. Крупный нос нависает над тонкими, плотно сжатыми губами, из которых вновь выходят слова:
- Не задерживайте нас и себя, Кирилл. Вы заинтересованы в том, чтобы мы освободились быстрее и перешли к другим, более важным делам.
- Я хотел бы, но я не могу!
Он ломает себе руки, пытаясь разъяснить замутнённое сознание. Прямо перед ним стоит непробиваемая стена, человек, который полностью отказывается его понимать, не слышит его, возможно, не видит его. Кирилл закрывает уши ладонями, пытаясь на мгновение расслабиться, прийти в себя.
- Кирилл, Вы вынуждаете нас тратить больше времени на выяснение вполне банальных вещей, фактов, которыми Вы располагаете и не хотите с нами делиться. Кирилл…
Он сидит, и слышит тихий шум моря в ладонях. Он слышит биение пульса и своё прерывистое дыхание, такое же дыхание, должно быть, у роженицы. Внезапно у него темнеет в глазах и слышен лишь пронзительный свист, свист и гул, от которых подкатывает тошнота. Руки опускаются.
- Отпустите, прошу, отпустите меня. Вы меня спутали, с кем-то спутали. Я не знаю ничего, не знаю, чем помочь Вам. Я хочу домой…
Руки безвольно лежат на освещённом столе, белые, как снег, с проступившими сосудами под тонкой кожей.
- У меня лишь слабое представление, что Вы на самом деле хотите от меня, я клянусь.
- Существует способ помочь Вам, Кирилл, оказать помощь нам.
Два крупных мужчины хватают его руки и заводят за спинку стула. Проносится визг клеящейся ленты. Ноги и руки плотно приклеены к стулу. Безумные глаза, до краёв наполненные ненавистью и страхом оглядывают окружающих. Эти глаза выделаются на посеревшем лице Кирилла. Канцелярским ножом разрезается штанина брюк и в заметную на бледной коже вену делают укол инсулиновым шприцем.
- Мы отойдём. С Вами останется только диктофон. Прошу, сделайте то, что мы просим.
Несмотря на рывки, которые он предпринимал, его глаза закрывают плотной тёмной тканью, которую несколько раз обматывают вокруг головы и завязывают толстым узлом, который давит на переносицу. Выключается свет и закрывается дверь.
Кирилл кричит, продолжительно и долго. Этот немелодичный крик из пересохшего горла прерывается сильным кашлем с кровью до тех пор, пока он не смолкает, его покинули все силы. Сердце бьётся громко, большими чашами переливая загустевшую кровь по сосудам. Грудь часто сотрясает болезненный кашель. От напряжения сводит мышцы шеи и плеч, по ним пробегает мелкая быстрая дрожь. Теряя сознание, Кирилл резко напрягает спину, отчего опасно наклоняется стул, на котором он сидит. Падение происходит, несмотря на все попытки его предотвратить, и удар головой отправляет Кирилла в беспокойное бессознательное состояние.

В больной голове мозг, проткнутый замерзшими сухими спицами, ощущает теплоту, разливающуюся по согнутой ноге. После этого – удар по щеке. Потом вновь удар, ещё удар. Частота ударов увеличивается, и они становятся сильнее. Кирилл резко поднимает голову от спинки стула и начинает открывать глаза. Мужчина в сером костюме бьёт его по лицу толстой пухлой ладонью с шершавой кожей.
- Он очнулся.
Когда смысл этих слов доходит до сознания Кирилла, его начинает безудержно рвать желудочным соком на пол перед стулом и брюки.
- Какая гадость!
Опустевший желудок судорожно пульсирует с такой же скоростью, что и сердце Кирилла. Его глаза полны слёз, он ничего не видит. Внезапно той же большой рукою его лицо протирают влажной салфеткой одним движением.
- Уберитесь здесь, чёрт возьми.
Кирилл вновь начинает терять сознание, пока под его ногами кто-то наскоро убирает грязь. Его разрезанные брюки так и остаются скользкими. Ещё несколько ударов по лицу. Открыв глаза, он замечает над собой графин с водой. Наклонив его, один из допрашивающих выливает содержимое на Кирилла. Он ловит струю ртом и пытается пить. Поперхнувшись, закашливается. Вода в графине кончается.
- Уважаемый, мы хотели бы продолжить с Вами беседу.
- Что…
У него в голове пульсируют сосуды, язык опух, и это мешает нормально выговаривать слова. Немножко прикусив его передними зубами, он продолжает:
- Что вы хотите?...
И роняет голову себе на грудь. Мужчина в сером костюме садится напротив. Поправив галстук, он долго откашливается, прочищая горло.
- Кирилл Дмитриевич, мы хотели бы уточнить некоторые моменты, которые не до конца разъяснены в Вашем объяснении.
- Каком?...
- Которое Вы вчера нам предоставили. Есть аудиозапись.
Придя в полное сознание, Кирилл вскидывает голову:
- Я не знаю ни про какую аудиозапись.
- Она здесь.
Допрашивающий ставит на стол небольшой кассетный магнитофон.
- Отпустите меня!
- Вы должны прослушать запись и подписаться в протоколе, заверив, что голос на плёнке – Ваш.
- Я подпишу сейчас.
- Вы должны прослушать.
- Но я не записывал ничего на плёнку. Это бред.
- Мы Вас записывали.
Допрашивающий включает магнитофон:

- Мы отойдём. С Вами останется только диктофон. Прошу, сделайте то, что мы просим.
После этого слышится шуршание. Человек мычит, пытаясь освободиться, и внезапно начинает кричать. Он кричит так сильно, что допрашивающий уменьшает громкость, но по-прежнему со всей серьёзностью смотрит на Кирилла. Через десять минут крик замолкает, слышен кашель и сопение. Наступает тишина, через минуту тишину разрывает грохот упавшего стула и громкий стон. Мужчина делает звук громче.
Сначала слышно неразборчивое бормотание и свистящее дыхание. Вскоре дыхание переходит в еле различимый шепот, громкость увеличивается:
«Я – Кирилл Дмитриевич… В здравом уме и твёрдой памяти… Шёл по проспекту и попал в степь. Это пустырь… Всё вокруг пропало… Я шёл, я плёлся, я спешил на работу, с работы. И солнце… Жгло беспощадно. Жарко. Тяжело идти, и я падаю. Ломаются мои пальцы, и я не могу застегнуть рубашку на себе, не могу подтянуть брюки. Шатаюсь и падаю».

- Что это за бред?

«Мне двадцать восемь и я в полном сознании, я трезв, я не под наркотиками и я хочу рассказать… Я не понимал, когда это случилось. Моё лицо в ожогах, поскольку я упал на спину и не мог подняться, все пальцы были сломаны. И птицы кружат надо мной, глаза слепнут от яркого солнца, и мне так жарко. Хочется пить и… Ко мне подходит человек, он поднимает мою голову. Птицы разлетаются. Я смотрю в его глаза, они полны песка… Песчинки на его зрачке и песчинки в уголках глаз. Он не моргает и смотрит на меня, как жёлтый кожаный мешочек. И я кричу, я отгоняю его. А он… Холодная рука сжимает мои поломанные пальцы. Я кричу, отгоняю его… Он смеётся, сидит на песке. Не понимает, что я кричу. У него нож и он идёт ко мне, разгоняет птиц. Высокий, словно небо. Он опять поднимает мою голову, его холодные руки пытаются унять мои судороги… Словно я всё время киваю. И он кивает в ответ… Нож отражает солнце в мои глаза, и я слепой. И мухи летают вокруг меня. А он снимает мои ботинки… Лишь чувствую ноги, но не могу пнуть его. Больно, я кричу. Он срезает мне ступни. Я бьюсь головой о плотный песок, который поднимается вихрем на ветру. Я чувствую песчинки своей кожей, но не вижу. Я слепой. Он срезает своим острым ножом мои ступни с костями, ровно от пятки до кончиков пальцев. И пальцы ровно пополам… На верхнюю и нижнюю половины. И дыра посредине для шнурка на шее… Смеюсь от боли. Слышу смех. Песок сыпется из его ладоней на мои ноги, на мои раны… А я лежу на спине и ничего не вижу, пока его тень не заграждает солнце… Твёрдой памятью и незамутнённым рассудком… Сухой язык облизывает мои губы, а он показывает запястье, обмотанное верёвкой. И развязывает верёвку… И кровь льётся на мои губы, на мой язык, соленая красная кровь капает в моё горло, и я не глотаю её… Запястье, обмотано верёвкой, он уходит, оставляя солнце сверху, надо мной… И я ползу. Кровать… Ванна, посреди пустыря дерево. Каштан с плодами… И я падаю с кровати…».
- Он очнулся.
Слышно, как Кирилла рвёт в течение пяти минут. Щелчок.

- Бред. Бред! Бред!
Он пытается двигать руками, приклеенными к стулу.
- Кто это был?
- Кто?
Допрашивающий долго всматривается в глаза Кирилла. Он закуривает сигарету, кто-то выставляет перед ним пепельницу. Белая длинная сигарета зажигается бензиновой зажигалкой.
- Кто был вместе с Вами там?
- Я не знаю, чёрт возьми, я впервые это слышу!
- Кого Вы описывали?
- Я не знаю, я не могу Вам сказать!
Мужчина гасит сигарету в пепельнице. За спиной Кирилла разрезают скотч и освобождают ему руки. На стол ложится бумага.
- Это часть протокола, заверьте своей подписью, что Вы слышали запись и согласны с тем, что на ней Ваш голос.
Слабо слушающимися пальцами Кирилл поднимает шариковую ручку. Не читая написанного на листе, он ставит свою подпись, кривую и зигзагообразную.
- Вы с этого момента свободны. Спасибо за внимание.
Из кабинета начинают выходить все присутствующие. Кирилл закричал:
- Так отпустите же меня!
Выходящий последним, допрашивающий возвращается. Он сначала бьёт Кирилла по лицу кулаком, отчего в ушах у того раздаётся громкий гул, а потом со всей силы бьёт по плечу, отчего Кирилл падает набок вместе со стулом. Выключается свет. Все уходят, закрывается дверь. Кирилл нащупывает непослушными пальцами на столе ручку и ей разрывает понемногу скотч, связывающий его ноги со стулом. Он встаёт на ватные ноги и, раскачиваясь, двигается к двери. Несколько раз он едва не падает. К его удивлению – дверь открыта. За ней – лестница. Поднявшись на один этаж вверх, он напрямую выходит в слабоосвещённый переулок между двумя девятиэтажными жилыми зданиями. Опираясь на стену, он выходит на улицу. День. Свежий воздух. Солнце, прохлада. И люди.
Они смотрят на его вид. Весь взлохмаченный, он одет в грязно-жёлтую рубашку, порванные брюки в пятнах. Кирилл быстрым шагом, насколько ему позволяют ослабшие ноги, движется к автобусной остановке и садится в первый же в своём направлении, в брюках есть несколько купюр. Его бледное лицо виднеется в окне автобуса, рассекающего городские трущобы в дообеденное время.
Вставив ключ от двери дома, найденный в заднем кармане брюк, в замок, он буквально падает внутрь квартиры. Несколько минут уходит на то, чтобы заварить чай и достать из холодильника половину вишневого пудинга, оставшегося от завтрака, когда он последний раз покидал квартиру. Перекусив и решив для начала отдохнуть, а не идти в душ, Кирилл ложиться на диван в прихожей, сняв с себя грязную одежду и натянув плед. Холод пробегает по телу. Перед сном он решает проверить автоответчик. Лоб покрывает испарина:
- У вас двести восемнадцать новых сообщений.
- Кирилл, дорогой, почему ты мне не звонил?
- Дорогой, позвони мне, куда ты пропал? Твоя любимая.
- Ты сегодня не был на работе, дружище, что-нибудь случилось? Это Виктор, перезвони, если что. Жду в офисе.
У Кирилла непроизвольно напрягаются мышцы живота.
- Кирилл, это я.
- Это я, ты выпил мою кровь, ты меня помнишь?
- Кирилл, ты выпил мою кровь, ты помнишь?
- Ты помнишь меня? Это я.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
Спазм сжимает в комок его уставшее тело, он начинает блевать на плед вишневым пудингом, как кровью. Скатывается с дивана на ковёр. Пытается встать.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
- Это я.
Кирилл пытается встать, но все его ступни в крови, и он рухнул на пол, едва коснувшись ими ковра. По ногам пробегает дрожь. Он кричит, смотря затуманенным болью взглядом на входную дверь. Кричит, не успевая вдыхать воздух. Спазм вновь схватывает его внутренности, и он, пытаясь вдохнуть воздух, заглатывает сухой разбухший язык.
Дверь открывается, заходит высокий мужчина. На его запястьях верёвки. Он подбегает к лежащему на полу Кириллу. Тот, задыхаясь, хватается за ноги пришедшего, царапает обнаженные ноги ногтями до крови. Фигура над ним уменьшается, наклонившись ниже:
- Любимый, что с тобой? Что с тобой? Дорогой, дорогой, это я! Боже мой, что с тобой?!?!...
Она бежит к телефону.
- Это я.
- Это я.
- Это я… Твоя любимая.