Ведь как большинство доперестроечных фильмов про Сталина, так и большинство кинолент «демократической эпохи» равно изображают Сталина запрограммированным терминатором – либо со знаком «плюс», либо со знаком «минус». Особенно это хорошо видно в «людоедских» картинах слома 80–90-х гг. вроде памятного творения Юрия Кары «Пир Валтасара, или Ночь со Сталиным», где герой Алексея Петренко, словно зловещая машина, внимательно всматривается в лица пирующих, будто считывает с них некие данные для составления программы следующего убийства. А в «Ближнем круге» (1992 г.) Александр Збруев в роли Сталина вообще превращается в призрака-охотника, бродящего по ночным улицам Москвы и заглядывающего в окна первых этажей домов и жилых подвалов.

Со «старым добрым» Сталиным дело обстоит лишь немногим лучше. В крайнем случае Сталин играет роль незаменимого процессора, встроенного живьем в сложный механизм Ставки Верховного главнокомандующего. Он полностью сливается с рабочей обстановкой: гигантским столом, характерной лампой и ковром. Таким Сталин представлен в эпопее Юрия Озерова «Освобождение» и в «Победе» Евгения Матвеева. Про более ранние фильмы говорить вообще трудно: в них положительная киборгизированность очередной модели Сталина достигает запредельных высот. Многие помнят, как в «Падении Берлина» Иосиф Виссарионович сходит с трапа самолета с явно заторможенными моторными функциями и застывшей мимикой. Да и лицо его как-то странно поблескивает, будто под сталинской кожей действительно находится металл.