qwertyl offline

Лёгкость с тревогой, как жена и муж,
Тесно прижавшись друг к другу стоят.
И у обоих, в глухом мелководбе глаз луж
Стаи мошек, как тучи, парят.

Их нежность касаний, их трепет и гнев
Столь правдиво и искренне явны,
Что сотни и сотни прекраснейших дев
Будут биться за них строго, честно, на равных.

И победителю, вручая заслуженный приз,
С привкусом мерзости на лживых устах,
Произнесут, как всем знакомый девиз:
"Покайся, дите, в совершенных грехах".

Самое ложное чувство - любовь.
Мурашки по телу, горячая кровь,
Ускоренный пульс, жар внизу живота,
Солёные слезы и тошнота.

Страдания, муки, слабость, бессилие,
Становишься жертвой, мораль и насилие,
Гнев и тревога, стресс и тоска,
Скрытие чувств, гробовая доска.

Грязные, сложные, тёмные мысли
В омуте тихом в пространстве зависли.
Прикосновения, жажда касаний,
Грубости, боли, томных страданий.

Душа пустует, в мире тесно,
Ничтожеств здесь огромное число.
И вряд ли я найду себе тут место,
Свое занятие, родное ремесло.

И остаётся лишь во мгле сырой скитаться,
Проваливаться, падать и ломаться,
Искать тех сил, чтоб вновь с колен подняться,
Ну а в конце упасть и разлагаться.

И тело пусть послужит удобрением
Для овощей с раздутым самомнением,
Ведь многие, как я, под угнетением
Становятся безликим отражением.

Я тварь с огромною душой.
Мне сложно угодить и быть полезным.
Я лишь мечтаю обкуриться анашой
И потонуть в ночи во мгле подъездной.

Я лишь игрушка, воплощенье доброго,
Чтоб слушали, вникали, доверяли.
Но лишь внутри меня те сгустки подлого,
Что грязно с существами поступали.

Я дрянь, я сволочь, я ничтожна.
И в падлу об меня уж ноги вытирать.
Моя любовь к себе настолько ложна,
Что лик мой в праве только лужа отражать.

Я гнида, я подонок и паскуда,
Ракалия и гадость, мразь и дрянь.
И роль моя не больше, чем у джута.
И лишь Альгиз– мой верный талисман.

Вокруг сплошная пелена теней,
Уставших и безнравственных людей,
Опустошенных, кинутых блядей,
Все в обликах нетронутых детей.

Все загоняют себя в рамки.
Конвейер кукол сбоев не дает.
Марионетки никогда не выйдут в дамки,
Ведь их король ведет обратный счет.

И скованы тяжелыми цепями
Движения и помыслы существ.
И их опору сделают гвоздями
Без воскрешенья и признания божеств.

Повсюду камеры, приемники и слежка.
Не только стены могут тут предать.
И в этой партии ты простенькая пешка,
А в азбуке, хоть и не ижица, но ять.

Мне жаль, что наша дружба под вопросом.
И через многое прошли мы вместе.
Но много крыс следит у нас под носом
Развитие нашей безумной песни.

И да, тебе я не любила,
Да и не врала я никогда.
Но за 7 лет в себе убила
Искру влюблённости в тебя.

Теперь сидишь ты рядом в кресле,
Но не достать тебя рукой.
И не бывать нам близко вместе,
Но слезы не текут рекой.

Я поняла, что ни твой статус,
Ни твой костюм, одеколон,
Не разрешат поставить в паспорт
Печать, носить мне твой кулон.

Теперь мы просто соучастники
Большой, красивой детской лжи,
Которая, кажись, совсем не пачкает
Твой лик безумной правоты.

Любое слово твоё сбудется,
Что мы проверили не раз.
Но только что то воды мутятся,
И очи режет едкий газ.

Как будто ты кидаешь пепел
Наших совместных сженых фото
В глаза мне их несёт тот ветер
Тут наша, собственная ода.

И близко уж конец сей оперы,
Что долго столь звучала фоном.
Останки памяти сгниют в зелёном хоппере.
И прозвучит молитва грустным тоном.

Моя способность быть пригодной
Для разнообразных людских лиц.
Всегда желанной и удобной
Собравшись пазлом из частиц.

Как некто, скрывшийся за маской
Следит сквозь прорези глазниц.
За медицинской, карнавальской,
Покрывшись грудой черепиц.

Мне жалко тех, кто мне доверил
Ту тайну, что важна ему.
Мне смешно с тех, кто вдруг поверил,
Что он останется в дыму.

Нутро моё давно уж сгнило
Там нечего увидеть миру.
Лишь только куча удобрений,
Покрытых пылью чужих мнений.
С ростками черствости из ила.
Я жажду смерти и могилу.

Проваленные мечты, кладбище надежд,
Потерянное время на штопанье одежд.
Вылет скоро, но далеко не в Будапешт.
Скорее Талегроф примет таких невежд.

Нет страха, тревоги, лишь тень подозрений
Спускается плавно в подземку, в метро.
Шелест листвы, множество луж отражений
Мелькает в витринах. Бросаю перо.

Спокойно сижу, пью остывший кофе,
Мороз по щекам, забытый косяк.
Таблетки, шприцы, в пакетике морфий,
Что спрятан банально за дверной косяк.

И стаями птицы мигрируют, осень.
У бездны галактики жалостно просим
Тепла, но не лета, как в детстве мечтали.
Нам нужно слегка отдохнуть от печали.

И вот замерзая, под треск из печи
Пишу эти строки в дреме.
Давно уж не вечер, прошло пол ночи
Пред тем, как потух свет в окне.

Но мысли не утихают, горят,
Кислота на язык, рислинги.
Как уже третий год подряд
Идут в январе митинги.

Безнаказанность, беспределы властей,
Убийства, разбои, поджоги.
В толпе все свои черно-красных мастей,
А навстречу гадкие джокеры.

Нету страха, тревоги и вот наконец
Очередное шествие.
Чувствуешь в воздухе близкий конец.
Начало. Второе пришествие.

Девы, развод, надгробье, сорванная реклама.
В отель под взором камер ведет заблудшая дама.
Когда ребенок плачет, из уст раздается "мама".
Мы все под крепким, надежным крылом, Робин Гуд - Гагама.

Только темнеет, до утра времени навалом.
Менты, солдаты, болезни по центральным каналам.
Я здесь недавно, но уже ощущаю бывалым
Себя среди ларьков, бараков, урн и развалин.

На ребрах след от ножевого и, естественно, Сталин.
На кухнях при свете лампадок мы чье то сердце расплавим
Словами, стихами, прозой под стук кровати о кафель,
Будь это невозможно, словно четверной аксель.

Ощущения, будто лежишь в переходе, ненужное тельце.
И нет желания разжевывать все, как младенцам,
Топот, шум подъезда, Кай, осколок сердца.
Врата открываются, табличка, лагерь Освенцим.

Ночами в голову приходит много мыслей,
И ты один, от них не убежать.
Как день прошел? Когда же я откисну?
А стоит утром застилать кровать?

Ломают голову безумные идеи
Захвата мира и обволакивающей тьмы.
Когда же наконец я попаду в Помпеи?
Когда с тобою вместе будем мы?

И рушатся все планы и надежды
С приходом солнца и открытием очей.
И не остаться вместе без одежды
Нам в толще долгих омерзительных ночей.

А ты попробуй, посмотри вокруг:
Там за ларьком простыл уж след подруг.
Им предложили новый опыт, риск, веселье,
Какой из-за нехватки денег закончится в постели
У этого же самого барыги, дальше - больше.
Сначала правда лишь органика, лишь бошки.
А там, под трипом и спиртным коктейлем
Вколют потяжелее, запрут на ночь в барделе.
А там нет никаких моральных нравов и свободы.
И будет жить она в той тухлой комнате с комодом,
С матрасом, где вместо пружин клопы,
Где в каждом ящике стола пакетик наркоты.
Они нужны, чтоб та не сдохла с ломки,
Чтоб дальше издевались и глумились с ней подонки.
Ну а как только эта кукла превратится в биомусор,
Так сразу станет в той комнатке тихо и пусто.
Ей вколют дозу больше, чтоб наверняка.
И выкинут ночью у бара, часика в два.
А вскоре, в той ветхой комнатке с клопами
Окажутся и другие леди, а может быть и я с вами.

Прости, я не хотела, чтоб так вышло.
Ты слишком популярен, а я серая мышка.
Все так неподобающе людям, что выше,
А мне лишь хочется встречать рассвет на крыше.

Все слишком неуместно, и всем нам крышка.
Так странно, ведь я пишу стихи только подвыпившей,
Но здесь я дома, вокруг все тише, чем мне хотелось бы тебя тут слышать.

Я сижу на диване с раскрытой страницей.
Дверь в комнату выбивает полиция.
Мать в истерике на коленях, ей предлагают смириться.
Она не успела со мною проститься.

Теперь это место опечатано - виселица.
Друзьям со мной не о чем уже веселиться.
Как так? Как могло такое случиться?
А мысли мои были о том, чтобы выпилиться.