| мимимизантроп
Сообщения: 4,329
Регистрация: 20.02.2003 | 
7 августа 2007, 01:26
| | |
#8 (ПС)
| Когда я много лет назад изучал скульптуру в школе изящных искусств
в Италии, у меня был друг-шотландец, который учился на искусствоведа.
Самой характерной его чертой было потрясающее самомнение; он считал себя
самым одаренным, сильным, неутомимым ученым и художником, ну просто
деятелем эпохи Возрождения. Одаренным он действительно был, но
творческая мощь как-то совершенно не вязалась с его костлявой, сухой,
серьезной фигурой. Он был усердным почитателем английского философа
Бертрана Расселла и мечтал применить принципы логического позитивизма в
искусствоведении. Его воображаемая неутомимость была, пожалуй, его самой
нелепой фантазией, ибо на самом деле он обожал тянуть резину; работа для
него была каторгой.
Фактически, он был великим специалистом не по искусствоведению, а
по проституткам из местных борделей, которых он знал множество. О своих
похождениях он давал мне яркие и подробные отчеты - по его словам, чтобы
держать меня в курсе чудесных событий, происходящих в мире его
специальности. Поэтому я не удивился, когда однажды он ввалился в мою
комнату крайне возбужденный, запыхавшийся и сказал мне, что с ним
произошло нечто чрезвычайное и он хотел бы поделиться со мной.
- Слушай, старина, ты должен сам это увидеть! - заявил он
возбужденно, с оксфордским акцентом, который у него всегда проявлялся
при общении со мной. Он нервно зашагал по комнате. - Это трудно описать,
но я знаю: это нечто такое, что ты сможешь оценить. Нечто такое, что ты
запомнишь надолго. Я хочу преподнести тебе замечательный подарок на всю
жизнь. Понимаешь?
Я понимал, что он был истеричным шотландцем. Я всегда посмеивался
над ним и следил за его приключениями. И ни разу не пожалел об этом.
- Успокойся, успокойся, Эдди, - сказал я. - Что ты хочешь мне
рассказать?
Он сообщил, что только что был в борделе и познакомился там с
невероятной женщиной, умеющей делать невообразимую штуку, которую она
называет "фигурами перед зеркалом". Он снова и снова убеждал меня, что я
просто обязан пережить это невероятное событие на собственном опыте.
- Слушай, не думай о деньгах! - сказал он, зная, что денег у меня
нет. - Все уже оплачено. Все, что от тебя требуется, - это пойти со
мной. Мадам Людмила покажет тебе свои фигуры перед зеркалом. Это просто
ураган!
В припадке безудержного восторга Эдди залился смехом, обнажив свои
плохие зубы, которые он обычно прятал, когда растягивал губы в улыбке.
-Слушай, это фантастично!
Мое любопытство разгоралось с каждой минутой. Я был готов принять
участие в его новом развлечении. Вскоре Эдди уже вез меня в своей машине
к окраине города. Он остановился перед пыльным, неухоженным, облупленным
зданием. Когда-то, похоже, это был отель, а затем его переделали в
многоквартирный дом. По всему фасаду тянулись ряды грязных балконов,
уставленных цветочными горшками и обвешенных сохнущими коврами.
У подъезда стояли двое темных, подозрительного вида типов,
обменявшихся с Эдди бурными приветствиями. У них были черные бегающие
глаза и туфли с острыми носками - как мне показалось, чересчур тесные.
Одеты они были в блестящие голубые костюмы, тоже слишком тесные для их
мясистых тел. Один из этих людей открыл перед Эдди дверь. На меня они
даже и не взглянули.
Мы поднялись на два пролета по обветшавшей лестнице, которая
когда-то была роскошной. Эдди уверенно шел по пустому гостиничному
коридору с дверьми на обе стороны. Все двери были окрашены в одинаковый
темный оливково-зеленый цвет. На каждой двери был латунный номер,
потемневший от времени и почти неразличимый на крашеном дереве.
Наконец Эдди остановился перед одной из дверей. Я запомнил номер:
112. Эдди несколько раз постучал. Дверь открылась, и круглая,
низкорослая крашеная блондинка молча, жестом пригласила нас зайти. На
ней был красный шелковый халат с какими-то разлетающимися перьями на
рукавах и шлепанцы с меховыми помпонами. Когда мы вошли в маленькую
прихожую и дверь была закрыта, женщина поздоровалась с Эдди по-английски,
с сильным акцентом.
- Привет, Элди. Привел друга, э? Элди пожал ей руку, а затем
галантно поцеловал ее. Он держал себя так, словно был совершенно спокоен,
но по некоторым его бессознательным жестам я заметил, что он нервничает.
- Как дела сегодня, мадам Людмила? - спросил он, стараясь говорить
как американец.
Я так и не понял, почему Эдди всегда изображал из себя американца в
домах терпимости. Подозреваю, это из-за того, что американцев считают
богачами, а Эдди стремился утвердиться в этой среде.
Он повернулся ко мне и произнес с нарочитым американским акцентом:
- Оставляю тебя в хороших руках, малыш. Это прозвучало так
высокопарно и странно для моего слуха, что я громко рассмеялся. Мадам
Людмила на мой взрыв веселья никак не отреагировала. Эдди еще раз
поцеловал руку мадам Людмиле и вышел.
- Ховоришь английски, мой мальчик? - закричала мадам, словно
подозревала во мне глухого. - Ты похож на ехиптянина, или нет, на турка.
Я заверил мадам Людмилу, что я ни то, ни другое и что я говорю
по-английски. Тогда она спросила, нравятся ли мне фигуры перед зеркалом.
Я не знал, что сказать, и лишь кивнул головой.
- Я даю тебе хорошее шоу, - пообещала она. - Фигуры перед зеркалом
- это только начало. Когда ты станешь горячий и готовый, скажи мне
остановиться.
Из маленькой прихожей мы прошли в темную комнату. Окна были плотно
завешены. На стенах было несколько светильников с тусклыми лампочками.
Лампочки имели форму трубок и торчали из стен под прямым углом. В
комнате было много разных предметов: какие-то ящики от комода, старинные
столики и стулья, письменный стол у стены, заваленный бумагой,
карандашами, линейками и по меньшей мере дюжиной разных ножниц. Мадам
Людмила заставила меня сесть на старый мягкий стул.
- Кровать в другой комнате, дорогой, - сказала она, указывая
куда-то в другой конец комнаты. - А здесь моя антизала. Здесь я даю шоу,
чтобы ты стал горячий и готовый.
Она сбросила с себя красный халат, стряхнула с ног тапочки и
распахнула створки двух высоких трюмо, стоявших рядом у стены.
Образовалась большая зеркальная поверхность.
- А теперь музыка, мой мальчик, - сказала мадам Людмила и завела
допотопную виктролу, которая, однако, сияла как новенькая. Заиграла
пластинка. Мелодия была какая-то разухабистая, напоминавшая цирковой
марш.
- А теперь шоу, - и она начала кружиться под аккомпанемент цирковой
музыки. Кожа у мадам Людмилы была очень плотная и чрезвычайно белая,
хотя она была уже немолода. Должно быть, ей было под пятьдесят. Ее живот
уже чуть обвис, как и объемистые груди. У нее был небольшой нос и ярко
накрашенные красные губы. Она употребляла густую черную тушь для ресниц.
В общем, это был хрестоматийный образец стареющей проститутки. Но было в
ней и что-то детское, по-девичьи непосредственное, трогательное.
- А теперь - фигуры перед зеркалом, - объявила мадам Людмила.
Музыка продолжала греметь.
- Нога, нога, нога, - говорила она, выбрасывая ноги вперед и вверх
- сначала одну, потом другую, в такт музыке. Правую руку она положила на
макушку, словно маленькая девочка, которая не уверена, что сможет
выполнить сложное движение.
- Поворот, поворот, поворот, - пропела она, вращаясь как волчок.
- Зад, зад, зад, - сказала она, показывая мне свою голую заднюю
часть, как это делают в канкане.
Эту последовательность она повторяла снова и снова, пока музыка не
начала затихать. Пружина виктролы разматывалась. У меня появилось
ощущение, что мадам Людмила уходит куда-то вдаль, становясь все меньше,
по мере того, как музыка становится тише. Какое-то отчаяние и одиночес-
тво - я и не знал, что такие чувства живут во мне - вырвалось из самых
глубин моего существа на поверхность и заставило меня вскочить и
выбежать из комнаты. Как безумный, я скатился вниз по лестнице и вылетел
из дома на улицу.
Эдди стоял у подъезда, беседуя с двумя мужчинами в блестящих
голубых костюмах. Увидев, как я выбежал, он начал надрывно хохотать.
- Ну как, круто? - спросил он, по-прежнему стараясь говорить как
американец. - "Фигуры перед зеркалом - это только начало". Какой класс!
Какой класс!
Рассказывая эту историю дону Хуану в первый раз, я упомянул о том,
что на меня произвели очень глубокое впечатление цирковая мелодия и
старая проститутка, неуклюже кружащаяся под эту музыку. И еще мне было
очень неприятно осознать, насколько бездушен мой друг.
Когда я закончил рассказывать этот случай во второй раз - в этих
соноранских предгорьях, - я весь дрожал. На меня загадочным образом
воздействовало нечто совершенно неопределенное.
- Эта история, - сказал дон Хуан, - должна войти в твой альбом
памятных событий. Твой друг, сам того не подозревая, дал тебе, как он
правильно заметил, нечто такое, что останется с тобой на всю жизнь.
- Для меня это просто грустная история, дон Хуан, но это и все, -
заявил я.
- Она действительно грустна, как и другие твои истории, - ответил
дон Хуан, - но она совсем другая, она может быть памятной для тебя,
потому что она затрагивает каждого из нас, людей, а не только тебя, в
отличие от других твоих сказок. Видишь ли, как и мадам Людмила, мы все -
старые и молодые - делаем свои "фигуры перед зеркалом", в том или ином
виде. Вспомни все, что ты знаешь о людях. Подумай о людях на этой Земле,
и ты поймешь без тени сомнения, что не важно, кто они или что бы они ни
думали о себе, чем бы ни занимались, результат их действий всегда один и
тот же: бессмысленные фигуры перед зеркалом. |
. Единственные,чье зацепило
